Читаем Форпост в степи полностью

Наконец рука девушки коснулась двери. Она, плавно скользя, обследовала ее поверхность и остановилась на рукоятке задвижки.

Ания отодвинула ее в сторону, и дверь, едва слышно скрипнув, открылась. Входя в камеру, она вынуждена была пригнуться, так как высота прохода была ниже даже ее небольшого роста.

Страх начал медленно закрадываться в душу.

— Кто там? — вдруг прогремел голос из царства мрака.

Ания замерла, как перед казнью на плахе, закрыв глаза и зашептав молитву Всевышнему, чтобы он успокоил или сберег ее переполненную сильным страхом душу.

<p><strong>9</strong></p>

К своему отстранению от поисков девочки капитан Барков отнесся философски. «Кума с возу — кобыле легче!» — с полным безразличием подумал он и, почувствовав облегчение, вздохнул.

Теперь его жизнь в Оренбурге должна протекать иначе. «Главное — не отходить ни на шаг от требований инструкции», — сказал он себе и… решил напиться. Именно в кабаке и нашел его Анжели, едва видимого сквозь густой туман едкого желтого табачного дыма.

Капитан был пьян, но держался довольно уверенно.

Подоспевший приказчик быстро протер тряпкой соседний стол и застелил его белым полотном вместо скатерти, а посредине стола зажег свечи, вставленные в тяжелый медный подсвечник.

— Чего изволите, господин? — поинтересовался приказчик с таким видом, точно готов был немедленно исполнить любую просьбу.

— Чаю! — ответил Анжели.

— Что–о–о? — удивился приказчик, видимо, отвыкший от подобных заказов от важных господ.

— Я сказал, чаю, — ухмыльнулся Анжели и подмигнул ошалевшему приказчику. — Или вам неизвестен такой напиток?

По истечении четверти часа на столе закипел большой самовар, и в красном живом свете свечей поблескивали тарелки с лепешками, пирожками, булочками, конфетами, миндалем, фисташками и разными сортами кишмиша.

У стола вновь появился приказчик. Он налил в пиалу чай, поставил ее перед Анжели и тихо исчез.

Анжели взял пиалу и подул в нее. Затем он тремя глотками выпил чай и сам поставил пиалу под носик самовара. Пока кипяток наполнял пиалу, Анжели наблюдал за Барковым.

Капитан заметно изменился. Какие–то заботы изменили его лицо — оно приобрело новое выражение.

Барков сидел задумавшись, не глядя ни на кого вокруг. Он наливал себе водку, выпивал и наливал снова. К закуске даже не притрагивался. Капитан не почувствовал пристального взгляда Анжели.

— Позвольте полюбопытствовать, господин капитан, — сказал Анжели, — я вижу, вам сегодня одиноко?

Барков не спеша, словно отрываясь от своих мыслей, ответил:

— Одиноко. Вам–то какое до меня дело, месье француз?

Анжели отпил из пиалы чаю, отломил кусочек лепешки и ответил:

— Грустно наблюдать за вами, Александр Васильевич. Может, я могу вам чем–нибудь помочь?

Капитан пьяно ухмыльнулся, наполнил рюмку водкой и выпил.

— Мне сам Господь Бог не в силах помочь, не то что ты, француз непонятный.

— Это как сказать, — улыбнулся Анжели. — Если я не смогу вам помочь, Александр Васильевич, то нужно будет примириться и терпеть. Ну а если все же помочь вам мне по силам?

Барков обернулся.

— А что ты можешь, француз? — едва ворочая языком, спросил он. — Ты здесь кто? Гость. Торгаш шляпный. А я кто? Ты хоть знаешь, кто я такой?

Анжели заговорил не торопясь:

— Есть вещи, дорогой мой, Александр Васильевич, которые нельзя решить людям, даже облаченным властью, как вы, например! Вы можете много, но… К сожалению, не все!

— А что можешь ты, чего не могу я? — усмехнулся Барков. — Разве есть спасение от любви, француз? Любви большой, пламенной, но неразделенной? Я готов следы ее ног целовать, а она…

— Переходи за мой столик, Александр Васильевич, — заговорче- ским голосом предложил Анжели. — Я кое–что тебе скажу…

— Ты думаешь, что сможешь меня чем–то порадовать? — хмыкнул Барков.

— Как знать, — улыбнулся Анжели. — Хотя бы попытаюсь что–то для тебя сделать.

Пожав плечами, капитан принял предложение француза и грузно опустился на своевременно подвинутый французом табурет.

— Ну, — сказал он, — валяй. Говори, что хотел.

— Может, твоя беда в отсутствии денег? — поинтересовался Анжели. — Если это так, то я помогу тебе.

— Я так и знал, — расхохотался капитан. — Затолкай их в свою французскую задницу, месье.

— С деньгами можно сотворить все!

— Все? А любовь на них купишь?

— Если очень захотеть!

— Да пошел ты…

Барков взял бутыль и долго целился горлышком над рюмкой. Но рука подвела его. Бутыль дрогнула, и водка залила скатерть вокруг рюмки.

— А почему ты перестал навещать Жаклин, Александр Васильевич? — спросил его Анжели, переходя к более решительной атаке.

Барков почесал себе лоб, поудобнее уселся и серьезно сказал:

— А ты сам–то как думаешь, месье?

— Никак, — ответил Анжели, подчеркивая свою якобы неосведомленность. — Сегодня днем я навестил госпожу Жаклин. Она так сокрушалась, что вы перестали навещать ее.

— Вот сука! — громко выругался Барков. — Да я у нее порог оббил, да ни разу в дом не пустили. Все отговорками какими–то дешевыми отбрыкивалась.

— Жаклин была больна, — сделав скорбную мину, со вздохом сказал Анжели.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза