Форпост

Он понимал, что это мания преследования, свойственная профессиональному бойцу. Этой болезнью страдали все, кому приходилось убивать людей и ожидать за это возмездия, — и хорошие, и плохие.

Нажал кнопку девятого этажа, последнего и — выскочил из смыкающихся створок дернувшегося в вышину лифта. А теперь — по лестнице вверх, держась у левой стены, как учили в школе форта Беннинг. Предмет именовался «уничтожение противника с ведением огня внутри зданий».

Эмоции, мысли, сомнения — все схлынуло. Пропал, съежился, исчез обыватель из бетонной московской многоэтажки, и возник в скорлупе его обличья отрешенный от всего наносного солдат и воин, в чьем сознании угроза погибели существовала обыденной данностью. И руководили им теперь неведомые механизмы настороженного и бестрепетного движения навстречу притаившемуся врагу.

Где-то в подсознании скрывался в нем этот загадочный и покуда безошибочный подсказчик ожидающих его бед, натягивающий струны нервов, обостряющий зрение, слух и — словно кричащий издалека: «Стой!» или «Беги!». А сейчас была команда идти вперед — бесстрашно, но осторожно.

Он будто скользил летящим призраком в квадратных изгибах лестничных пролетов — исплеванных, в окурках, мутных шприцах, пригорках пустых пластиковых бутылок, он двигался тише тени, и на своем четвертом этаже около трубы мусоропровода, неопрятно окрашенной почернелой масляной краской, увидел двоих мужчин, задрав головы, прислушивающихся к движению лифта, ляганию его створок.

Сверкнуло: они!

И тут же глаза этой пары уставились на него, и он успел прочесть в них — распахнутых от внезапности его появления и наливающихся злобой, узнавание именно его, Серегина, и смертный приговор ему был в этих свинцовых взорах… А после два раза — зло и упруго содрогнулся в его ладони бесшумный «ПСС», и громоздкими тюками — медленно и неохотно, — обвалились плашмя, друг на друга его несостоявшиеся убийцы, замерев неуклюжими уродливыми комами, как мешки со строительным мусором на помойке.

И тут пришел страх. И он снова стал обывателем, беспомощно теряющимся в заполошных мыслишках: что же теперь будет, не ждет ли его новая скорая опасность, куда бежать, как избавиться от улик?..

Держа в одной ладони свой пистолет, он нежно погладил его другой ладонью. Только тот, кто познал близость смерти и спасшийся благодаря оружию, смог бы понять его ощущения, — те, которые испытывает человек, выживший благодаря оружию, когда смотрит на него.

Затем, поморщившись досадливо в осознании унизительно охватившей его паники, перетащил тяжеленные громоздкие трупы на черную лестницу. Обыскал их. «Макаров» с самодельным глушителем, ножи, бумажники с документами, связка с ключами. Два телефона. С телефонами и с документами он разберется позже, а главное, что надо уяснить сейчас — была ли у убитых подмога, ведь ключей от машины нет… И может, возле дома стоит бандитский транспорт с ожидающим подельников водилой… А вот тут, кажется, повезло: два свеженьких проездных билета на метро обнадеживают в версии, что злодеи предпочли общественные средства передвижения персональным…

Если же кто-то страхует их, этот «кто-то» в течение ближайшего часа объявится, и надо лишь терпеливо дождаться его здесь, на замызганной, пропахшей мочой черной лестнице. И, как ни крути, предстоит убрать трупы, пока не наткнулся на них случайно забредший сюда человек…

Он раскрыл дверь своей квартиры; не зажигая света метнулся на балкон, где в углу был приткнут рулон пластиковой пленки для малярных работ, планируемых на лето, живо расстелил прозрачное полотно в прихожей, и, утирая костяшкой пальца струящийся нервный пот со лба, озираясь на соседские двери, перетащил тела в свою квартиру, с брезгливостью отмечая ущербные, грубо вытесанные, явно уголовные рожи покойников, уже покрывающиеся смертной обреченной белизной. Весь кретинизм минувших поколений предков, казалось, проступал на этих мордах.

Притворил за собой дверь, и вновь вернулся в потемки затхлой лестницы. Подобрал стреляные гильзы. Настороженно прислушиваясь к шумам в подъезде, подошел к мусоропроводу, осмотрел таящийся за ним закуток. Пули прошили бандитов насквозь, срикошетили о стены, выбив куски цемента и теперь сплющенными кусками свинца валялись на грязном кафеле, устилавшем площадку. Он поднял их, сунул в карман и, встав за трубой мусоропровода, погрузился в ожидание, посматривая на экранцы изъятых телефонов, готовых в любой момент озариться требовательным вызовом.

И вот — голубенько вспыхнуло стеклянное оконце на обтекаемой черной коробочке…

— Да… — произнес он глухо, уясняя, что звонят, судя по коду, издалека, явно не из Москвы, но — из России, судя по первой цифре высветившегося номера.

— Сивый? — раздался развязный требовательный бас с очевидным кавказским акцентом. — Это я… Дождались клиента?

— Все путем, — буркнул Серегин.

— Чисто сделано?

— Да, уходим…

— На поезд билеты еще не брали?

— Ща вот, едем…

— Ну, жду. С дороги звони, если чего.