Форпост

- Увы, - кивнул Худой Билл. – Таких людей много. Они полагают, что жизнь – это, в первую очередь, то, что внутри их, а не снаружи. Чего не скажешь о «макаронниках». Эти - упорны и вездесущи, как взбесившиеся кроты. И копают под нас глубоко и сердито. Ирландцы мне помогли, но покуда я тоже не вычеркнут из картотеки кандидатов на утилизацию. Так что завтра отбываю в Калифорнию. Мне подыскали там местечко для шиномонтажной шарашки, посмотрю, что к чему. Вам тоже советую раствориться. Если выйдут на дядю, присматривайте себе места на ближайшем кладбище. Здесь, кстати, последний приют обойдется вам в сущую чепуху по сравнению с алчным, бессердечным Нью-Йорком… - Взгляд его стал насмешливо-благостен. Продолжил елейно: - Как много тут уютных и живописных уголков скорби… Я даже радовался за вас, когда сегодня плутал в окрестностях, обозревая виды... Мне попались на глаза любопытные эпитафии… Например: «Я так ничего и не понял…» Затем: «Спасибо, все было очень интересно». Или же: «Больше на меня не рассчитывайте». Здесь, кстати, хоронят в гробах, честь по чести, как завещано Библией, а не сгружают золу на развес из общей печки в глиняный горшок.

- Твой ядовитый язык приведет тебя к гибели! – взвился Джон. – Спасите наши уши! Ведь это же ты нас подставил!

- Я могу согласиться с тобой, но тогда мы оба будем неправы, - изрек Худой Билл. – Нас подставила жизнь. А дальше потянулись своей чередой обстоятельства и коллизии. Но разве я не ценю чувство дружбы? Разве я не знаю, что друзей нельзя купить?

- Зато их можно продать… - буркнул Джон. – И купить себе подруг…

- Но зачем же тогда я здесь? – продолжил Худой Билл. - Зачем, рискуя жизнью, привез тебе, мистер Серегин, грин-кард и привет от Хелен? Кстати, она до неприличия меркантильна.

- Ты тоже еще тот жмот!

- Я тяжело расстаюсь с деньгами, поскольку с ними нелегко встретиться, - парировал Худой Билл.

Серегин не найдя подходящего комментария, пыхтя, встал, взял с тумбочки диктофон с записью звякающих «квотеров» и пошел на улицу к таксофону. Он хотел позвонить в Москву, хотел услышать родные голоса, хотел хотя бы на миг приблизиться к тем далям, что казались отсюда, из жизни взаймы, из мрака пресмыкания и безысходности, покинутой землей благословенной. Куда теперь, как нашептывала практическая мыслишка, он мог вернуться, не теряя возможности вновь посетить империалистический ад.