- Хрен они меня раскололи, сволочи въедливые, кровососы настырные! Не дался, несмотря на весь их садизм! – Он бесстыдно стянул с себя штаны с трусами и вывернулся всем корпусом, задрав рубаху и демонстрируя синие звезды от милицейских пряжек на ягодицах и отощавших ляжках. – Во, чего творили, фашисты! И противогазом мучили, чуть копыта не откинул… А тебе, - обернулся к Кирьяну, - благодарность моя бесконечная, друг ты настоящий, не фуфель из очка жидкого… На та-аких людей меня вывел, на та-аких! Теперь мне ничего не страшно в житухе этой!
Кирьян сподобился лишь на снисходительный вздох. Заблудительная глупость Арсения, першая из него, как перезрелое тесто, была столь убежденной и выспренной, что укоротить ее могли не благие слова, а только жизнь. И, увы, как понимал Кирьян, по ковровой дорожке этой глупости тот в свою дурную жизнь и покатится… И веяло от этого непреклонностью судьбы и рока…
- Слышь, - доверительно наклонился к нему Арсений, - обкашлять нам с тобой одну закавыку надо…
- В порядке твоя закавыка…
- Ну, так я и не сомневался… - И, отойдя к окну, засунув руки в карманы, сначала вглядевшись мечтательно в белесое небо, а после вновь обернувшись к Кирьяну, прибавил насмешливо и с одобрением:
- А сеструха моя того… Врезалась в тебя. Правильный ты, говорит… В пример ставила. Ждет, вроде… А тебе она как?
Кирьян отвел взгляд в сторону. Что ответить, не знал.
- Эх, ты – пень! – укоризненно воскликнул Арсений, оседлав подоконник. – Развивай обороты! Дело горячее! Глядишь, сродственниками станем… Только… - Перекривил рот сурово. – Чтоб без ерунды всякой. Казню – без жалости. Честь по чести, чтоб…
- Тьфу, ты, - фыркнул Федор смешливо.
- Чего?! – возмутился Арсений.
- Праведник с мешком грехов на горбу, - отозвался тот. - Если что-то и есть в твоей голове, так это – хвастливый язык!
- Что же, я не против критики… - нахмурился Арсений. - Но – хорош, а?!. Мне и без вас от сеструхи перепадает! Директор еще…
- Коли она тебя невзлюбила, значит, знает толк в людях, - заметил Кирьян.
- Ну… это – да, - почесав лоб, легко согласился вернувшийся на свободу негодяй, шмыгнув носом.
ГАНГСТЕРЫ НЬЮ-ЙОРКА