Форпост

Полушепотом, вкратце, Кирьян поведал ему об Арсении. Речь закончил так:

- В долг с такой просьбой залезать не хочу, но, коли есть возможность подсобить…

- Вопрос один: а чего ты за него мазу держишь? – проронил урка угрюмо.

- Все же товарищ…

- О, как? – Тот вскинул на него удивленные глаза. – Эт-хорошо, если о кореше без личного интереса печешься… Ну, подсобим, думаю… Только если расчет потребуется, с него спросим…

- Мои хлопоты, его оплата, - ответил Кирьян, не без брезгливости уяснив скользкую логику собеседника.

- Грамотно отбоярился, - хмыкнул тот. – Ну, пошли, давай по пивку, смочим беседу, положено…

- Да я ж… - Кирьян, ни разу не державший по рту алкоголь, пугливо поежился.

- Не менжуйся, братан, угощаю! – Блатняга плавно потянул его за рукав.

Пришлось подчиниться.

- Свой! – сообщил он хмурым товарищам, усаживая Кирьяна бок о бок за столом, и те одинаково и невыразительно кивнули, поглощенные обгладыванием костистых рыбных тушек.

Кирьян исподлобья оглядел их: тусклые глаза, остатки гнилых зубов, поседелая щетина на впалых щеках, бесчисленные шрамы, белеющие на сизых губах… Как страшно стать подобным отребьем! Ему заполошно возжелалось вырваться отсюда, вернуться в праведную убогость общаги, в ее казенную чистоту, под гулкие коридорные своды, увидеть милое простодушное лицо Федора, уткнуться в книжку, вторым планом размышляя о Даше, светлое чувство к которой снова вспыхнуло в его сердце… Но – уже ткнулась в губы отпахивающая горьковатой воблой кружка, ощутился на небе резкий неведомый вкус напитка, показавшегося чужеродным, грубым, но одновременно и внезапно чарующе и незнакомо вкусным…

Горлышко водочной бутылки скользнуло по краю отставленной в сторону кружки, выплеснув в пивную пузырящуюся муть тягучую морозную жидкость.

- Да я ж…

- Не очкуй, пацан! А теперь потяни «косячок», слови кайфец! – Вор затянулся папиросой, выпустив под потолок клуб сизой пелены, которому позавидовала дымовая граната, и ткнул влажный мундштук в губы подростка.

На Кирьяна внезапно опустилось радужное облако забвения и опустошенности. Он уплывал куда-то далеко, словно подхваченный мощным течением, и лишь спасительный образ Даши мелькнул в сознании далеким размытым пятном, но тут под темя ударил отрезвляющий страх, освободивший истаивающую волю, и бессвязные мысли выстроились в непримиримое решение немедленного ухода из этого гибельного вертепа.