Пришла пора выбора: или плыть по течению, или распустить паруса под капризными ветрами перемен. Нисколько ими не вдохновленный, Кирьян отправился в Москву, где за изрядную мзду, отданную в Министерстве сельского хозяйства, выбил для совхоза валютную квоту на технику, тут же встретившись с представителем американской фирмы-продавца. Он понимал: предстояло срочно, как перед войной, устраивать запасы и заделы, завтра может грянуть голод и нищета. Завершив мороку в столице, срочно вернулся домой, где кипели дела и страсти. Пожарным порядком для совхоза выбивались пустующие бесхозные земли, шло строительство подсобных зданий, скупался металл, бетонные плиты, лес; в одном из ангаров налаживался завод по производству нелегальной водки, должный окупить множество последующих расходов; пустые, уже отживающие свое деньги трансформировались в материалы, стоящие на день сегодняшний грош, но завтра способные определяться ценой золота…
Острову, взлелеянному и ухоженному им, предстояла блокада, он чувствовал ее приближение кожей, а потому торопился с устройством всякого рода фондов.
Вокруг, как при начале эпидемии, он наблюдал массу угрожающих признаков. Авторитет власти разваливался на глазах, экономика погружалась в хаос. Наступление всеобщей разрухи накатывало неотвратимо. Большая битва за коммунизм была проиграна, бороться за прежние идеалы виделось бессмыслицей. Дни его прежней власти тоже были сочтены. Придать ей новое содержание могли лишь свежие идеи и хитроумные проекты. Как ни старался, он не мог обнаружить подступ к ним. Он внушал себе, что сумеет пережить все невзгоды, но и сомневался в этом. И разбирала его тоска и досада человека, построившего прекрасный дом, в который теперь прицельно летела всесокрушающая бомба. А что думали те, благополучие которых он созидал долгие годы?
Эти люди еще беспечно смотрели телевизоры, пили чай или водку, обсуждали растущие цены, судачили по поводу новшеств власти, скандальных разоблачениях в прессе, еще не понимая, какая на них надвигается гроза. Они воевали в войнах, платили налоги и профсоюзные взносы, они еще верили в свою страну, любили друг друга и землю, кормившую их. Но они уже могли считать себя никем, ибо в привычной действительности им оставалось жить считанные годы. Его величество коммунизм, подавлявший их своим роковым могуществом, уже неотвратимо претерпевал обратную трансформу, истаивая из исполина в жалкий неверный призрак.