Формула всего

Граф взял у гажихи кнутик, ласково погладил красную рукоятку, а потом ка-а-ак жихнет им в воздухе.

– Да-а, – довольным голосом сказал он. – Ваши таких не носят.

– Но сделанного не воротишь, – коротко сказал гажихе отец.

– Как же так?! Пеструшка-то у меня лучшей несушкой была! Каждое утро по яичку приносила! – запричитала гажиха. – Я ее и холила, и лелеяла, Пеструшку мою…

– Давай я тебе все косы оклепаю и коня перекую задаром, – предложил отец.

– И петух у меня без нее затосковал, не поет, – продолжала голосить гажиха. – Уж как любил-то он ее, на насесте подле нее одной сидел… Что мне твои косы…

Торгуется ведь гажиха с отцом, поняла тут я. Я-то поверила, что жаль ей Пеструшку свою. Я тоже к нашим хрюшкам привыкла, такие уж они милые! Только больно громко причитает гажиха. Кто от сердца горюет, тот молча горюет.

– Чего ты хочешь, женщина? – устало спросил отец.

– Курицу давай!

– Дашь ей три курицы, Ишван, – веско сказал Граф отцу и вышел из нашего шатра.

Вот так рассудил! Три курицы заместо одной, где ж это видано! Но отец без лишних слов принес куриц, бросил их в мешок и отдал гажихе. Когда она ушла, отец вышел из шатра, и я кинулась к маме:

– Почему, мамочка? Трех куриц за одну несчастную несушку!

– За смелость, дочка. Не каждая гажиха пойдет к цыганам в табор. А нам для хорошей молвы полезно – будут люди говорить, что цыгане-то справедливые.

Вот это Граф! Вот где ум-то! И правда, придет баба в деревню, расскажет там, как цыгане ее одарили, как все у нас разумно, какой мудрый наш вожак! Сама бы ни за что не додумалась. В три раза сильнее зауважала я Графа.

Солнышко закатилось, и отец ушел на совет табора. Вернулся он не один. Второй раз за день Граф почтил наш шатер. Сел на перину к Сухарику с Перчиком и говорит:

– Спасибо, сынки. И так нас гаже не жалуют, а теперь у них законный повод есть. Что будет, если завтра у них, не приведи Господь, конь пропадет или свинья? К кому они пойдут?

Братишки натянули одеяло до носов и молча таращились на него. Граф поднялся в полный рост и посмотрел на них сверху.

– Да не бабу пошлют, а сами с вилами придут, – жестко закончил он. – Воровать можно, попадаться нельзя. Придется нам по вашей милости уходить отсюда.

Сухарик и Перчик разревелись.

– А чюпны терять нельзя, – неожиданно улыбнулся вожак. – Где потерял, там удачу и счастье оставил.

Потом он вышел из шатра, и отец сказал маме:

– Послезавтра идем в город Мырвич.

Глава третья

Клопы конэстыр попало рат пьена[48].

Солнышко с каждым днем все сильнее припекало, и внезапно земляники повылазило не счесть – ягодка на ягодке.

В последний день на старом месте мы с подругами пошли в лес набрать ягод. Там, на покрытых травой пригорках, яркими цветами полыхали юбки. От каждой семьи по юбке, а то и по две – ягодки всем хочется.

Даже старый Горба с Корягой и те по ягоду пошли. Горба всклоченный, как будто в бороде у него черт ночевал, а Коряга одета, как базар-вокзал – все тряпки на себя нацепила, знать, холодно ее костям старым.

Ходят они, ягоду собирают – Коряга углядит ягодку да Горбе объясняет, где она сидит. Горба наклонится и шарит по траве руками, а Коряга направляет его. Пока я корзину набрала, они и кружечки не собрали. И смех и грех с ними. Я говорю:

– Горба, я вам помогу! Давай котелок, я мигом насобираю.

– Куда так много? – удивился Горба. – Цыган не белка, без запасов проживет. Наберу вот ягодку старухе поесть – и хватит.

Да, цыган без запасов проживет. Запасы, они ведь держат. Запасись всем побольше, и с места не сдвинешься, бросить будет жалко. А нам, цыганам, свобода всего дороже.

Потом я, Роза и Лолли лежали на траве, смотрели кругом, и разморило нас. Травы под нами пахли сладко, деревья над нами качались и верхушками корябали небо, а между нами стояли корзинки с душистыми ягодами. Да-а, непривычно цыганке без дела. Даже и не помню, когда вот так было в последний раз, наверное, когда я маленькой была.

– А я вот думаю – разве это не любовь? – жуя травинку и глядя на Горбу с Корягой, сказала Роза. – Когда-нибудь, Воржа, будете вы с Драго старенькими, как Горба с Корягой. Они такие милые и безобидные. Горба видит плохо, и она все для него смотрит. А сама она еле ноги переставляет, так Горба ее водит.

– Нет, Роза, это не любовь, – отрезала Лолли. – Про любовь песни складывают. Слыхала слова-то? «Через тебя-то, моя красавица, хожу я холост, неженат…» Страдает! А про Горбу с Корягой какую песню можно сложить?

– Так ведь и они друг друга любят.

– Как они любят – мне такой любви не надо. Мне хочется, чтоб без меня ему жизни не было! Любовь без страданий – не любовь.

– Ну да, – усомнилась Роза. – Любовь всякая бывает. Мне страдания не нужны. Если он мне мил и я ему, нам хорошо и спокойно. Зачем заставлять друг друга страдать?

– Не понимаешь ты, – нетерпеливо перебила ее Лолли. – Как я пойму, что он любит меня, не испытав его?

– А ты, Воржа, что думаешь?

– Не знаю.

– Как не знаешь, а Драго?