Формула всего

Драго вывернул карман и шлепнул на стол пять золотых. Сосед этому сердечно обрадовался: «Выпил – спел?», однако, цыган направлялся к выходу. «По нужде», – решил собутыльник, но Драго погнала иная нужда – пока еще смутная, едва вырисовываясь, и вот он шатался, проясняя ее, вынашивая ясность – с упорным терпением, не касаясь спиртного. Осенило внезапно:

– В женский монастырь.

Он поймал извозчика:

– В женский монастырь.

Тот находился в полуверсте от Северной заставы. Это час пути. В сумеречном небе висела хмарь, но темные конусы куполов было видно издалека. Драго впервые смотрел на них такими глазами: «Она – там!» В поле было пустынно – только чайки вились над распаханным участком, а может не чайки.

Остановились.

Неприступные бурые стены внушительно молчали – вечные веки. Ни пожар, ни осады – в старое время монастырь нередко превращался в крепость – не смогли их разрушить. Драго им доверял. Подойдя, он прижался к ним ладонями и лбом, внутри все обмирало, а древний камень был холодный и мокрый – он Хазу не выдаст, он ее сохранит.

«Дэвлалэ-Дэвла!»

Цыган был уверен, и уверен безотчетно, по-настоящему, что эти стены передадут ей его касанье, его привет и его молитву – они надежны, они не исчезнут, а ты, а мы… Человек – былинка, с ним может случиться все, что угодно, когда угодно… Есть разный трепет, и цыган затрепетал: «Судьба… Она… Кто-то должен погибнуть. Смерть ПРИШЛА». В него это вошло – из сердца ли, воздуха – и утвердилось.

Драго возвратился к оставленной упряжке.

– В город, – услышал от него извозчик.

Повозка тронулась. На обратной дороге Драго вспомнил всех, кого он любил, – список, начатый Белкой… Все это было, и это осталось, хотя Белки давно уже нет на свете, а кто-то – там, где цыган не знает.

Навстречу им опять никого не попалось, а поперек проносились облака – оборванные и быстрые, как дым из печной трубы.

Миновав заставу, гаже спросил, продолжая править:

– Куда дальше едем?

«Если бы я знал!»

Драго не ответил.

– В уши, что ль, надуло? – кучер обернулся. – Оглох от ветра?

– Останови здесь. Сколько я тебе должен?

Гаже ответил, но у цыгана столько не нашлось. Он отдал последнее и вдобавок протянул полбутылки водки, сохранившейся лишь потому, что Драго про нее забыл и нашел под сиденьем почти случайно, хотя он сам ее туда и поставил на пути к монастырю.

От предложенной водки извозчик отказался, но и хай за недоплату поднимать не стал – то ли боялся, то ли сочувствовал. Уехал тихо.

Эх, говорит!
Ай, говорит.

Драго приложился к толстому горлышку, но глотнул немного и побрел пешком. Разницы в способе передвижения он не прочувствовал. Ехать – так ехать, идти – так идти. В какой-то овраг. Вниз – дощатые сходни по типу лестницы, без перил. Внизу – ручеек и что-то вроде купальни.

Неужели дождь? Действительно, дождь – пошло накрапывать, но мимолетно; ничего не намокло.

Драго равнодушно вернулся туда, откуда спустился, и свернул вдоль оврага – там тоже была дорога, с одной стороны ограниченная обрывистым спуском, а с другой нескончаемым дощатым забором, который где-то стоял прямо, а где-то валился – то вовнутрь, то наружу, подпираемый шестами. Один из шестов цыган выбил ногою, но забор не упал. Драго взял шест с земли, взвесил в руках и махнул, как ударил. Ему понравилось. Удар вышел резкий, несмотря на хмель, и хватка – стальная.

Цыган положил шест поперек дороги, а сам сел рядом. Поблизости не было ни души. Тогда он уставился взглядом в землю и двоих пропустил – мужика и бабу. Драго их не заметил, но они-то оба на него покосились. Потом еще кто-то… За этим цыган уже наблюдал – перешагнет он или наступит. Не наступил.

С тупым и упрямо-ошалелым терпением Драго ждал. Вот еще один тип – приближается… так… всего в двух шагах… наступает!..

– Стой! – окликнул цыган.

Гаже обернулся. Драго был уже на ногах. Он и Герцога бы окликнул, а тут перед ним стоял плюгавый мужичонка. Грех таких бить. Но цыган спросил грубо:

– Ты зачем на мой шест наступил? Ответь.

– Я не знал.

– Что не знал?

– Что он твой.

– А если бы знал, наступил?! – Драго грозно сдвинул брови.

Гаже перетрусил. Его растерянный вид, напуганные глаза и сбивчивый лепет откровенно забавляли.

– Ты не таборский человек. Будешь меня помнить, – напутствовал цыган. – Ну иди, иди. Штаны поменяй!

Боясь обернуться, гаже пошел, и лишь когда удалился достаточно, перевел дух. «Как отпущенная рыба», – подумал он, и ему стало стыдно. Только поэтому он и не ринулся искать жандармов.

Трое других благополучно перешагнули цыганский шест.

«Хоть одного!.. – пообещал себе Драго. – Лишь бы не заснуть». Он прикончил бутылку и бросил ее далеко в овраг, в густые кусты, закрывавшие дно.

Оп-оп! Наступил еще кто-то.

– Эй, друг!

– Какой я тебе друг?! – отрезал гаже, белокурый, как хлопок.

«Вот оно!» – Драго оскалил зубы:

– Зачем на мой шест наступил? А?

– Отвяжись?

– Ты мне должен!

– Сейчас ты будешь должен!

– Не бесись, красивый, – проживешь дольше, – цыган наслаждался. – На эту штуку нельзя наступать, а ты наступил, и поэтому должен. Клянусь конями!

– Ты идиот?

– А ты сукин сын.