Формула успеха

В двенадцать часов, едва начался обеденный перерыв, на улицах послышался шум. Внезапно собралась огромная толпа филипсовских рабочих. Кто прибыл на электрокаре, кто пешком. Одни выходили из ворот стекольного завода, другие — из машиностроительного, чуть подальше. Началась стихийная демонстрация, с самодельными, наспех изготовленными плакатами: «Филипсу» 50 лет». Некоторые надели карнавальные костюмы, к которым у брабантцев особый дар. Скоро мы все стояли на ступеньках центра отдыха, словно принимая парад. Параду этому не было видно конца. Когда рабочие соседних заводов увидели, что происходит, они тоже примкнули к демонстрации.

На вторую половину дня у меня был запланирован обед в муниципальной школе. Не успел я сесть за стол, как по телефону сообщили, что надо спешно вернуться в управление. Там я увидел колоссальную колонну людей. Над ней парил большой портрет моего отца. Меня подхватили и понесли на руках. Люди выкрикивали приветствия. Забеспокоившись, как на все это отреагируют немцы, я принял решение и изо всех сил прокричал: «Даю вам полдня выходных!» Это означало, что немцы не смогут придраться и сказать, что устроена забастовка — забастовки были запрещены. Скоро слух о выходном распространился по всем заводам.

Я зашел к «вервальтерам» объяснить, что в этих обстоятельствах разумней всего дать людям отдохнуть: так не будет неприятностей ни им, «попечителям», ни мне. Им ничего не оставалось, как согласиться.

Но слова «полдня выходных» раздули искру праздника в полымя. Цеха опустели, зато заполнились людьми магазины, в которых продавались оформительские товары. Скоро полки в них опустели. Люди всюду надели на себя цвета национального флага. Появились бесчисленные красно-бело-синие и оранжевые колпаки. Люди дудели в игрушечные трубы, плясали на улицах. Все маршем прошли мимо управления, куда моя жена и сестра Етти приехали посмотреть на празднество. Когда мы услышали, что часть кортежа повернула к «Лаку», Сильвия и Етти отправились «принимать парад» там.

Начальник полиции, опасаясь, что в результате всех этих событий пострадает отношение к нему немецких властей, попытался рассеять толпу. Безуспешно. Кто-то слышал, как он пробормотал: «Пулемета на вас нет!» Между тем мы, руководство компании, стояли у окон управления. Кое-где раздавались крики: «Привет, Фриц!» У меня зародилась тревога. Инстинкт подсказывал, что добром это не кончится. Охраны у ворот управления опасаться было нечего — там служили пожилые солдаты немецкой полицейской гвардии. Они в происходящем мало что понимали и часто даже не замечали, что из дула винтовок у них торчат наши национальные цвета. Но вскоре распространился слух, что из Тильбурга вызвано подразделение специальной полиции. Происходили всякие казусы. Кто-то, распевая патриотические песни, отплясывал вокруг застрявшей на железнодорожном переезде немецкой машины. Рассказывали даже, что следовавшие мимо Эйндховена в немецком поезде солдаты, увидев общее ликование и решив, что кончилась война, подняли страшный крик. Затем прибыла специальная полиция и стала расчищать улицы. Но в полчетвертого пополудни вмешались благодетельные небеса. Хлынул ливень, и толпа разошлась.

Кончился этот юбилейный день не так радостно. Немцы ввели комендантский час. После восьми вечера запретили появляться на улицах. Мы рассчитывали провести этот вечер с Етти и ее мужем ван Ремсдейком, жившими через улицу от «Лака». Там мы собирались послушать по радио речь, которую мой отец должен был произнести в Соединенных Штатах.

Около восьми часов я заметил нескольких мальчишек, мчащихся через сад ван Ремсдейков. За ними гнались немцы. У меня было довольно опыта, чтобы знать, что нет лучше способа обращения с немцами, чем нагнать на них страху. Я открыл окно и закричал по-немецки, чтобы они убирались из сада. Когда они ответили, что там люди, я перебил: «Теперь их уже нет. Если и были, ушли». И мы решили, что с этим покончено.

Но нам предстояло принять еще немецких визитеров. Сначала раздался телефонный звонок, вызывающий меня в комендатуру. Я ответил, что ужинаю и если они хотят меня видеть, то пусть придут в дом ван Ремсдейка. Между тем я созвонился с Виллемом ван Графом, нашим консультантом по внешним связям. Через некоторое время он явился в сопровождении двух немцев, которые хотели со мной переговорить. Я сразу пошел в наступление:

— Господа, это глупо. В конце концов, у нас на «Филипсе» сегодня юбилей, и разве удивительно, что жители этого города ведут себя соответственно случаю? О народном восстании нет и речи. И все-таки вы заставляете людей сидеть после восьми по домам. Зачем вы реагируете таким нелепым образом?

— Да, но, господин Филипс, чем вы объясните присутствие флага на вашем доме?

Это была правда, на радостях мы вывесили нидерландский флаг. Я сказал:

— Но разве не естественно сделать это в юбилей? Не могу же я вывесить германский флаг! У нас только один флаг в Голландии, нидерландский. Если у нас праздник, мы его и вывешиваем.

— А как вы объясните эти демонстрации, сплошные оранжевые тона и все такое?