Формозов А.Н. Шесть дней в лесах

Без шума, без шороха прокрались три черные фигуры триста шагов до окутанной тьмой туманной низины. Здесь лесник остановился — за ним, как две тени, оба мальчика. Несколько томительных минут прошло в полном молчании. "Слышишь, играет... Вон там!" — вдруг указал лесник. "Ничего не слышу", — пересохшими губами прошептал Севка. В самом деле, до его слуха достигал лишь мерный говор встревоженных сосен да легкий скрип качающихся вершин. Щелканье глухаря, которое много раз изображал ему отец, мальчик никак не мог уловить. "Слышишь... Опять играет! Вот... вот!.." — "Ничего не слышу", — беззвучно лепетал Севка. "Эх, тоже охотники... Сами - то вы глухари! Ну, и сидите тут!" Лесник злобно выругался, вскинул ружье за плечи, как - то вдруг преобразился, пригнулся, прислушался и, с поразительной для своего роста легкостью, сделал три огромных, бесшумных прыжка. Черный и гибкий, он уже не был похож на человека и в темноте леса казался подкрадывающимся хищным зверем. Еще три прыжка,... остановка... снова три прыжка,... снова остановка. Фигура лесника растаяла, сгинула среди темных стволов деревьев. Севка бессильно опустился на кочку, не чувствуя, как из ее мха сочится вода. Неудача на току и пережитые ночью волнения сильно потрясли его. Он тяжело дышал, спазмы сжимали горло, нервы не выдержали — он закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Теплые слезы, скатываясь между пальцами, падали на землю и слабо шелестели по сухому березовому листу. Гриша чувствовал, что сейчас не время для расспросов. Прильнув щекой к жесткой, холодной коре березы, зорко посматривал вокруг и прислушивался к каждому шороху. "Гриша! — вдруг окликнул его Севка и, дрожа от волнения, смешанного со злостью, рассказал о покушении лесника. — Черт рябой, леший... Как это он нас еще вчера не зарубил! А стрелять со своей одностволкой, должно быть, боится: одного - то убил бы, а второй — угостил бы его глухариным зарядом". Может быть, взволнованные ребята слишком преувеличивали опасность, но, как бы то ни было, они решили быть настороже, не уходить далеко друг от друга и зарядили ружья картечью.

Выстрел тяжело грохнул и прокатился над лесом в той стороне, куда направился лесник, — друзья вздрогнули от неожиданности. Начинало светать... Зарянка шустрой мышью шмыгнула из кучи хвороста, где провела ночь, взлетела повыше на сухой сучок, рассыпалась в нежных трелях бесконечных песенок. Ее голосок звучал смелее с каждой минутой, напоминал и тонкий скрип, и звон маленьких серебряных колокольчиков. Втора зарянка запела справа от мальчиков, третья — далеко впереди. Они так старались, точно хотели доказать ребятам, что ночи с ее страхами не было, а существует лишь свежее весеннее утро с его радостями. "Тэк..." — не то хрустнуло, не то щелкнуло что - то в вершинах сосен. Мальчики насторожились и превратились в слух. "Тэк..." — снова послышалось оттуда. Звук был сухой, отчетливый, напоминавший постукивание одна о другую двух твердых палочек. "Тэк..." — "Гриша, это... глухарь!" — толкнул соседа Севка. "Ко - ко - ко - ко - ко - ко - ко", — звучным басом заквохтала в той стороне какая - то крупная птица, и друзья увидели, как глухарка слетела с дерева на землю. Что - то большое, черное с сильным шумом опустилось следом за ней. "Он!" — прошептали оба друга одновременно. До птиц было не менее семидесяти пяти шагов; в лесу значительно посветлело. Подойти к глухарям не было никакой надежды — мальчики предпочитали обождать. В бинокль можно было разобрать, как глухарка перебегает между пней и кустов, увлекая за собой петуха. Птицы быстро удалялись и вскоре скрылись в небольшой лощинке. Даже привстав, Севка не мог их найти.

Восход близился; заря робко теплилась и горела румянцем под большими тучами, медленно выползавшими над лесом. Жители Настина дола пробуждались один за другим. К песням зорянок присоединились дрозды, рябчик вспорхнул на упавшее дерево, просвистел несколько раз и полетел кормиться к зарослям ив, осыпанных вкусными сережками. Зяблик сел на вершину елки, распушился, осмотрелся. Почистил перышки, долго скоблил нос о ветку, несколько раз издал свое "пинк - пинк, пинк - пинк" и вдруг, откинув вверх головку и раздув горлышко, разразилс звонкой, задорной трелью. Где - то далеко за низиной трещал на "барабане" дятел. Смутный рокот, похожий на журчание и бульканье падающих струек воды, доносился со всех сторон. То пели, бормотали на токах тетерева, создавая волнующий фон, на котором и четко и нежно расцветали все звуки и голоса ожившего леса. Глухарка неожиданно поднялась с земли и полетела над соснами в сопровождении своего большого петуха. К ним присоединилась еще одна самка. Только по возвращении домой Севка узнал от отца, что петух, которого они слышали в это памятное утро, вероятно, был молодым и щелкал, не решаясь петь. Старые, сильные глухари, по - охотничьи "певуны", бьют и очень запугивают молодых.