Фонтан

Один из солдат приподнял голову старика за волосы, и как только капитан Люциан взглянул на него, он лишь презрительно улыбнулся.

Достав свой меч, одним ударом он отделил голову старика от его тела.

* * *

Неожиданно Колосов проснулся. Он чувствовал, что тело судорожно вздрагивает. Протерев глаза, он посмотрел на часы и с приступом невыносимой жажды налил в кружку остатки воды из чайника.

Подсчитав, он понял, что задремал на тридцать семь минут.

Стоило ему встать в полный рост, как его сразу же вытошнило.

Он уже совсем опаздывал, ему нужно было в срочном порядке одеваться и выходить.

Скорее нужно на воздух, иначе опять усну. Благо, что на улице идёт холодный дождь, он позволит немного прийти в себя. Главное, чтобы на пути встретилось меньше народу, мне нельзя отвлекаться, нужно думать о выставке, ошибки непростительны.

Действие непонятного кофейного напитка подходило к концу, и вот уже в следующей проекции он клал голову на оконное стекло старого автобуса и устремлял взгляд на стандартный механизм жизни окружающих людей, находящихся за стеклом.

Перед лицом маячил огромный поток машин, лиц, вывесок, где-то уже мелькали поменявшие цвет листья деревьев.

Грустная пора под названием осень.

Хоть ехать оставалось совсем немного, всего две остановки, но эти пейзажи жизни, мелькающие за стеклом, со страшной силой усыпляли мозг.

Стоило Колосову подумать, как все новые мысли слиплись и пропали в общей пустоте его подсознания. Он вновь отключился.

— Молодой человек, проснитесь, конечная остановка! — говорил неизвестный Колосову хриплый голос.

Щёлк…

Он оторвал голову от стекла и посмотрел на кондуктора средних лет, с грубоватой физиономией, в очках с большими линзами.

Неприятно скорчив рожицу, она пробурчала:

— Что оглядываешься и зенками хлопаешь? Выходи или плати заново.

— Спать ночью надо, а не пропадать, где попало, — вторила ей, выглядывая из-за спины, странного вида женщина, от которой жутко несло перегаром.

Он проехал лишние две остановки.

Сил, как и времени, не было совершенно, поэтому пришлось оплачивать проезд, отскрёбывая до последней копейки этому дикому представителю некой непонятной человеческой цивилизации в оранжевой жилетке.

К сожалению, сегодня ужин будет без молока, опять придётся довольствоваться хлебом с горьким кофейным напитком, если и это ещё осталось.

Взглянув на часы, Колосов ещё раз подумал о своей беззащитности по отношению к тому, что придумали люди, а именно о времени.

Всё-таки смешно и при этом горько наблюдать за тем, как люди считают секунды и минуты. Как они постоянно что-то планируют, загадывают, но при этом, словно противореча самим себе, начинают панически пугаться скорости и бесконечного движения, которому они же и дали имя.

В один момент они вдруг понимают, что их детская шалость оборачивается для них гибелью. Этого зверя больше не остановить — бессмертный механизм оживает для того, чтобы поглотить обленившихся паразитов.

Люди сами же придумали конец и начало, из-за глупого страха, лишь для того, чтобы тешить себя одной надеждой, что, возможно, они ошиблись и их черед ещё не пришёл.

Бездействие их уставших душ настолько сильно, что они начинают придумывать бредни про загробную жизнь, ад и рай, тем самым, ещё более вгоняя себя в тупик.

Что они только не придумывают насчёт экономии ресурсов, пытаясь оседлать время, словно жеребца. Но, к великому сожалению, они будут вечно проигрывать этот родео-драйв. Просто из-за собственной невнимательности.

И так будет всегда, и через сто и тысячу лет, и как бы это обидно ни звучало, но человечество есть прямое воплощение проституции времени. Всю жизнь люди пытаются укротить время, но в итоге, год за годом, лишь принимают суровую действительность — время имеет каждого индивидуально, причём во всех смыслах этого слова.

Остановившись перед входом в музей, Колосов достал сигарету, прикурил, вдыхая противный дым.

Ещё несколько раз крепко затянувшись, он выкинул окурок с одной лишь мыслью, что, возможно, этого больше не повторится. Пачка у него держалась около полугода, курил редко и только на улице, при этом не замечая самого процесса курения. Брошенный окурок — это была последняя сигарета из той самой пачки.

Стоило ли оплакивать ушедшее, превращённое в пепел? Вновь задумавшись, Колосов поднял выброшенный окурок, исправляя свою ошибку донёс его до урны.

Это бессмысленное желание с маленьким поступком во имя признания несовершенства своего существа, и ради чего? Ради великого бездействия во имя мрачной пустоты.

Он задумался о том, курил ли вообще когда-нибудь? В его памяти сохранились воспоминания только об этой последней, а возможно, и единственной сигарете.

— Ярик! Эй ты, бродяга!

Из-за двери музея показался пожилой сторож, Иван Кузьмич — добродушный старик, лет семидесяти пяти отроду.

Колосов поклонился и ответил:

— Здравствуйте, Иван Кузьмич, как работается? Как здоровье? Сердце больше не шалит?

— Да какое там, Ярик, сердце ни к чёрту. Главное для меня сейчас — дожить до свадьбы моего правнука Витьки. Ты с ним вроде бы знаком?

Колосов, пожав руку сторожу, приветливо ответил: