Фонтан

Наколдуй мне ключи от моей машины.

Боб опасливо роется в куче металлического хлама, высматривая комплект ключей, которыми можно открыть и завести машину. Куча шаткая, непрочная и напоминает мобиль без подвесов. Боб достает из кармана маленький фонарик и освещает помещение. Ничего. Он вытягивает шею и слышит, как она хрустит.

Я еще слишком молод для этого.

Он оглядывает студию. Видит письменный стол и, убрав фонарик, изучает его. Причудливый узор, образованный брызгами краски, следами сварки, кружками вздувшегося шпона на тех местах, где ставили чашки с кофе и бутылки импортного пива, маскирует дешевую столешницу из ДСП. Тонкий слой пыли свидетельствует о многомесячном простое.

Наколдуй мне ключи от моей машины.

Боб берет стопку нераспечатанных конвертов. Он предполагает, что это письма фанатов. Но здесь только счета, окончательные уведомления, послания налоговой службы и дважды переадресованное письмо из колледжа Боба, вероятно насчет его стажировки.

Боб бросает стопку обратно. Оглядывает студию. Видит скульптуру.

Прекрасную скульптуру.

Это автомобиль.

Припаркованный.

Наколдуй мне ключи от моей машины.

Боб открывает банку с краской. Она потрескалась и заплесневела. От нее пахнет кислыми яблоками. Здесь нет ни одной новой вещи. Боб думает, что Робардс, должно быть, украл краски. Он просматривает еще несколько полок и находит старый, забрызганный краской фартук. «ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ДЛЯ ТВОРЧЕСТВА». Надо полагать, тут работает одна из тех татуированных девиц.

Наколдуй мне ключи от моей машины.

Формально Боб Беллио живописец, но в первую очередь — художник. Он берет ножницы для резки металла и находит обрезки листовой стали. Тут есть точильный станок. И даже не очень заплесневелый. Металлическая краска. Молоток. Сам он еще не пробовал. Только наблюдал. Наблюдал и, возможно, даже кое-что запомнил.

Боб складывает рядом все необходимые материалы. Расчищает небольшой участок рабочего пространства вне поля зрения Робардса. Навряд ли визг станка достигнет ковра-самолета. Молодой человек берет пару поцарапанных и потрескавшихся защитных очков, найденных им в куче пластиковых контейнеров с затвердевшими остатками остатков того, что некогда, возможно, способствовало созданию чего-то прекрасного. Некогда. В те времена, когда Робардсу еще было не наплевать.

?

Боб скребет подбородок, чувствуя, что оцарапывает себе кожу под зернистой, как наждак, щетиной. Ищет стальную вату и без труда находит ее. Затем, медленно и глубоко вздохнув, приступает к работе.

Через несколько мгновений Боб Беллио попадает в нору. В туннель, где время искривляется и становится весьма условным понятием. Один, ну, может, два раза Боб сознательно применяет приемы, которым где-то научился, но в остальном им руководит чистый инстинкт. Чистый поток. Чистая энергия. Он не понимает, в каком месте и времени находится. Земля — это ободранный, покрытый пятнами деревянный стол. Небо над ним — место, куда, точно крошечные ракеты, преодолевшие гравитацию и превратившиеся в кометы, взмывают искры от шлифовального крута. Их тени мельтешат и мреют в этой призрачной зоне его периферического зрения.

?

Боб Беллио заканчивает делать ключи от машины. Он смотрит на них, и окружающий мир просачивается обратно, как вода. Теперь и зрение, и слух, и обоняние приветствуют в мире его новое творение, как новорожденного львенка в джунглях.

Боб вытирает лоб, размазывая по лбу песок и сажу. Они никогда уже не смоются. Он откладывает инструменты. До него доносятся стоны и смешки. Он убирает за собой рабочее место, кладет все инструменты и оставшиеся материалы туда, где их нашел, оставляя после себя лишь снежную паутину отпечаток пальцев и следов ног.

?

Робардс сидит развалившись: он все еще катается на ковре-самолете, и одна из девиц медленно, сладострастно опускается на него.