Фонарщик

Девушка присела на камень у могилы дяди Трумана и несколько минут сидела задумавшись; затем встала, открыв корзинку, высыпала на траву цветы и принялась плести венок. Когда он был готов, она положила его на могилку старого Тру; оставшиеся цветы легли на два других надгробия. Потом Гертруда достала лопаточку и принялась выпалывать сорную траву и окапывать украшавшие могилы растения.

Закончив работу, она присела отдохнуть и снова задумалась; мысли вереницей сменяли одна другую. В тот день сравнялось девять лет со дня смерти дяди Трумана, но он стоял перед ней как живой. Эти воспоминания снова навели ее на мысль о том, кто был неразрывно связан с этими светлыми днями. Она так была поглощена своими мыслями, что невольно воскликнула вслух:

— Дорогой дядя, голубчик, вот мы вместе с тобой, только Вилли уже нет с нами!

— О, Гертруда! — раздался рядом знакомый голос. — Разве Вилли виноват в этом?

Она вздрогнула и обернулась; перед ней стоял тот, о ком она все время думала.

— Герти, скажи, почему ты разлюбила меня?

В ответ она только заплакала.

— В чем моя вина? — горячо продолжал он. — Чем я заслужил это? Неужели в твоем сердце не осталось хоть маленького уголка для друга твоего детства?

— Вилли! — воскликнула Гертруда. — Что ты говоришь?

— Разве ты не знала, что я люблю тебя? Не из-за тебя ли я терпел и тоску разлуки, и тяжелый, часто непосильный труд? Я надеялся, что впереди меня ждет счастье с тобой!

— Вилли, — перебила его Гертруда, — честно ли с твоей стороны так говорить? Разве ты забыл…

— Нет! — с жаром ответил он. — Я не забыл, что насильно мил не будешь. Я не буду стоять у тебя на дороге. Я уеду, но помни, что где бы я ни был, я не забуду тебя, и что бы ни случилось, ты всегда найдешь во мне друга!

— Вилли, — удивилась Гертруда, — но ведь ты изменяешь Изабелле! Что же мне думать о тебе?

— Мисс Клинтон! Значит, и до тебя дошел этот слух, и ты поверила этой сплетне!

— Сплетне? О, Вилли! — вскричала Гертруда. — Ты хочешь сказать, чтобы я не верила своим ушам и глазам? Я все знаю! Не скрывай от меня ничего, Вилли, скажи мне правду! Неужели я не сто́ю твоего доверия?

— Я не понимаю тебя, Гертруда. Если бы ты могла заглянуть в мое сердце, то увидела бы, что оно принадлежит одной тебе. А насчет мисс Клинтон твои глаза и уши обманули тебя…

— Нет, Вилли! А как же твои ухаживания за ней, твоя грусть при ее отъезде и нетерпение в ожидании ее возвращения? Когда ты говорил, что эти несколько дней покажутся тебе вечностью?..

— Постой! — прервал ее Вилли, — откуда ты все это знаешь?

— Откуда? Так ведь я увидела тебя в первый раз не в гостиной мистера Грэма! В парке в Саратоге, на берегу озера, на пароходе, шедшем в Олбани — я всюду видела тебя вместе с Изабеллой. Ты не узнавал меня, а я слышала твои слова, которые заставили меня поверить в то, что я считала невозможным…

— Послушай, Гертруда, — серьезно сказал Вилли. — Здесь лежит моя мать, которая учила меня быть правдивым и честным. Так пусть она будет порукой, что я скажу тебе только правду. Дай же мне объяснить, как все это было. Я был очень огорчен отъездом мисс Клинтон из Нью-Йорка; я старался отговорить ее от этой поездки и убеждал ее вернуться как можно скорее. Ты, наверное, не знаешь, что ее старик-отец, который любит ее без памяти и готов на любые жертвы, лишь бы ей хорошо жилось, был в то время при смерти. Меня возмущало равнодушие, с которым она покидала его, оставляя на руки чужих людей. Не мог же и я бросить его — человека, которому я столь многим обязан, которого я искренне люблю и уважаю. Что же удивительного в том, что я действительно с нетерпением ждал ее возвращения к отцу, потому что спешил туда, где ожидал более приветливого, более ласкового приема. И что же? Какой же прием я встретил?

— Но теперь ты знаешь причину, — ответила Гертруда, улыбаясь сквозь слезы.

— Так значит, никакой другой причины нет! — радостно воскликнул Вилли.

И тут же они в первый раз признались друг другу, как их детская дружба с годами переросла в более глубокое чувство, как их любовь окрепла в разлуке и что теперь она обещает им счастье на долгие годы.

— Но, Герти, — сказал Вилли, когда они уже собрались уходить, — как ты могла подумать, что я променяю тебя на Изабеллу Клинтон! Ты говоришь, она красавица, — пусть так. Но разве красота — это все? Одной красоты для счастья мало. Изабелла горда и бездушна. Ей скучно было сидеть дома и ухаживать за больным отцом; ей нужны были развлечения, поклонники… Теперь, когда мы снова вместе и уже никогда не расстанемся, — я так счастлив, Герти! Жаль только, что нельзя поделиться этим счастьем с теми, кто так любил нас обоих!

Эпилог

Солнце уже низко стояло на небе; его косые лучи пробивались между деревьями, и длинные тени ложились на дорогу, когда Гертруда и Вилли вышли из ворот кладбища.

Лошадь давно уже нетерпеливо фыркала; она за считанные минуты домчала их до места.