Фонарщик

Все удивились, увидев их вместе, как старых знакомых. Мистер Грэм представил Филиппа мистеру Клинтону (не упомянув, однако, о том, кем он ему приходится) и собирался представить его жене, но это оказалось излишним, так как она не забыла их встречи в Баден-Бадене.

Вилли был знаком со всеми, кроме Эмилии. Когда он подошел поздороваться с мистером Клинтоном, тот о чем-то тихо спросил его. Получив утвердительный ответ, он взял за руку Изабеллу и, подойдя к мистеру Амори, громко сказал дрожащим голосом:

— Мистер Салливан сообщил мне, что вы спасли мою дочь…

В это время в комнату вошла Гертруда с газетой для мистера Грэма.

Мистер Амори обнял ее и сказал, подводя к мистеру Клинтону:

— Вот кто спас жизнь вашей дочери, сэр. Правда, я вынес мисс Клинтон на берег, но я был уверен, что спасаю свою дочь, и даже не подозревал, что она добровольно уступила вашей последнюю возможность спастись от гибели.

— О, Гертруда! — воскликнула Изабелла. — Я и не знала… Я никогда не думала…

— Как вашу дочь? — перебила Изабеллу миссис Грэм, обращаясь к мистеру Амори.

— Да, мою дочь, — ответил Филипп, — мою дочь, которая, по счастью, наконец возвращена мне… И которую я, ее отец, отдаю молодому человеку, достойному ее, — продолжал он, соединив руки Вилли и Гертруды.

На минуту все смолкло.

Затем мистер Грэм встал, сердечно пожал руки жениха и невесты и поспешно удалился в библиотеку, его обычное убежище от всяческих волнений.

— Гертруда, вы помолвлены с Вилли? О, как я рада! Как я рада! — закричала Фанни, кружась по комнате.

— И я рада! — подхватила Грейс, встав на носочки, чтобы поцеловать Гертруду.

Тогда поднялся мистер Клинтон и сказал растроганным голосом:

— Я счастлив, что Гертруда нашла себе награду в любви человека, которому каждый отец может без опасения вверить судьбу своей дочери!

Такие переживания не прошли даром для бедного старика; он почувствовал себя неважно. Вилли заботливо проводил его в кабинет и оставался с ним, пока старику не стало легче; затем вернулся к остальному обществу. Его подвели к Эмилии и представили. Она поздравила его и пожелала счастья.

И долго еще они говорили о прошлом, о счастливом настоящем и о надеждах на будущее…

* * *

В тридцати милях от Бостона среди живописной местности, на берегу маленького озера стоял старинный дом. Это имение некогда принадлежало деду Филиппа Амори, но отец вынужден был продать его.

Давним желанием Филиппа было выкупить его и привести в порядок. Теперь, когда он был богат, он поспешил осуществить свою мечту.

Грэмы вернулись в свой дом в Бостоне. Эмилия без Гертруды чувствовала себя осиротевшей.

И вот однажды к ней явился Филипп, взял ее за руку и сказал:

— Вам эта обстановка не годится, Эмилия. Вы здесь одиноки, так же как и я на моей ферме. Мы любим друг друга, как любили в молодые годы. Зачем же нам жить врозь? Я думаю, что вы, дорогая Эмилия, не откажете составить радость и счастье старого друга.

Но Эмилия в ответ покачала головой:

— Нет, нет, Филипп, не говорите об этом. Подумайте, как я слаба и беспомощна.

— Здоровье ваше поправляется, Эмилия, да и не мой ли долг заставить вас забыть все пережитое?

— Хорошо, Филипп, пусть будет по-вашему.

И когда зазеленела трава, расцвели цветы и запели птицы, Эмилия перебралась жить к Филиппу. Миссис Эллис поступила к ним на службу — смотреть за домом и за фермой. Миссис Прим тоже просила взять ее кухаркой, но Эмилия уговорила ее остаться.

— Как же мы все покинем отца, миссис Прим? Кто же станет поджаривать ему сухарики и следить, чтобы топился камин в библиотеке, как он любит?

А что же мистер Филипс — счастлив ли он наконец?

Да, он счастлив. Он нашел все, чего можно желать на этой земле.

Он глубоко осознает и ценит свое счастье.

* * *

— Герти, — сказал Вили, стоя у окна, — подойди сюда, посмотри, какой чудный вечер!

Это было уже в Бостоне. Снег покрывал землю; было холодно, на небе мерцали звезды. Луна поднималась над старым, почерневшим домом — тем самым, который Гертруда и Вилли видели в детстве, когда, сидя рядом на ступеньках квартиры Салливанов, ждали восхода луны.

Гертруда оперлась на плечо Вили; оба молчали, но мысли у обоих были одни и те же: им вспоминалось прошлое.

В эту минуту фонарщик прошел по улице, и как бы одним мановением руки зажег яркий свет в фонарях, стоящих по краям тротуара.

— Работа дяди Трумана была потруднее, — вздохнув, сказала Гертруда. — С тех пор многое изменилось…

— Правда, — сказал Вилли, оглядывая свою квартиру, где было так тепло, так светло и уютно. — Жаль, что он не может видеть все это и радоваться вместе с нами!

Слеза скатилась по щеке Гертруды; прижавшись к Вилли, она указала ему на яркую звезду; это была та самая звездочка, глядя на которую — давным-давно, на старом чердаке Нэнси Грант, — она впервые задумалась, а потом всегда искала в ней улыбку доброго старика.

— Милый дядя Тру, — сказала она, — твой огонек зажжен, и свет его не угаснет на земле…