Отбытие «экспедиции» было назначено на утро субботы; однако в пятницу случилось нечто, заставившее сдвинуть сроки на два дня. В бухточке, на берегу которой высилась крепость Сагалло, бросила якорь арабская двухмачтовая посудина; население Новой Москвы в полном составе высыпало на берег встречать гостей — и каково же было их удивление, когда с судна в ответ на приветственные возгласы раздалась русская речь! В самом деле, пятеро членов команды все оказались их земляками — и, судя по выправке и ухваткам, а так же, по нет-нет, да и проскальзывавшем в их речи специфическим словесным конструкциям, ещё недавно состояли на службе в Российском Императорском Флоте.
Матвея особо привлёк шкипер. Он узнал его с первого взгляда — шлюпочный старшина с нашивками боцмана, что распоряжался в гичке, доставившей на борт их парохода во время стоянки в Александрии командира русской канонерки — как была его фамилия, кажется, Казанков? И, между прочим — на пароход он прибыл не просто так, а для конфиденциальной беседы со штабс-капитаном….
На этот раз ни бескозырки с чёрной лентой, украшенной золотыми буквами «БОБРЪ», ни рубахи-голландки, ни нарядного тёмно-синего, с кипенно-белыми полосками воротника гюйса на «боцмане» не было, но Матвей не сомневался ни секунды — он, он самый и есть! И уверенность эта лишь укрепилась, когда шкипер вместе с большим и явно увесистым ящиком передал Остелецкому пакет, коричневыми сургучными печатями. Что за бумаги были в пакете — Матвей осведомиться не осмелился, а вот с содержимым ящика он познакомился тем же вечером. В нём оказался фотографический аппарат, выпущенный в Англии, картонные коробки с принадлежностями, бутылками, пузырьками и пакетиками с реактивами для проявки фотопластинок — как и сами пластинки в количестве, правда, небольшом, около двух дюжин. «Если понадобится, попросим прислать ещё, — сказал Остелецкий, вручая всё это богатство онемевшему от восхищения Матвею (освоить фотографическое дело было его давней, почти несбыточной мечтой) — а пока разбирайтесь вот с этим. Отбытие партии задерживается на пару дней, освойте брошюрку, и возьмите аппарат с собой. Вернётесь — попробуем проявить пластинки. Вы ведь, кажется, в химии неплохо разбираетесь, так что будет нетрудно…»
С этими словами он передал гимназисту книжечку-руководство, отпечатанную на скверной серой бумаге, со множеством схем и иллюстраций. В неё гимназист и погрузился с головой — что, впрочем, не помешало ему заметить, как штабс-капитан отдал шкиперу перед отбытием другой, тоже осургученный конверт и вполголоса условился о следующем их визите в Новую Москву.
VI
Ледьюк встретил мейстера Вриза на окраине Обока. Капитан пребывал не в самом радужном настроении — попросту говоря, был мрачен, как грозовая туча. На днях он получил из Франции не слишком приятные известия и решил для успокоения нервов прогуляться по окрестностям — и вот, такая встреча! Собственно, не встреча даже — так, случайность. Трансваалец ехал верхом во главе небольшой процессии, и француза не заметил, что не помешало тому остановиться и внимательнейшим образом осмотреть встречных.
Смотреть, собственно, было особо не на что. Мейстер Вриз оседлал невысокого конька; он был в неизменной своей широкополой шляпе и суконной куртке. Ледьюк подивился — как он ухитряется переносить абиссинский климат, будучи одетым столь неподходяще? Хотя — кто их разберёт, этих буров? Они живут в климате, мало отличающемся от здешнего и, надо полагать, давно привыкли переносить и палящий зной, и ночной холод, который здесь тоже не редкость. На побережье-то ещё ничего, а вот стоит углубиться подальше, и перепады температуры становятся поистине невыносимыми — для цивилизованного европейца, разумеется. Но это хоть не похоже на выматывающую влажную, душную жару, от которой, помнится, не было спасения в Индокитае…
А они солидно вооружились, подумал капитан. Поверх куртки Вриз нацепил патронташи-бандольеры, у седла висел чехол, из которого выглядывал приклад штуцера. Сопровождал его широколицый, бородатый то ли слуга, то ли телохранитель — по внешности, несомненный бур, в такой же точно суконной куртке, широкополой шляпе и с бандольером через плечо, он был вооружён американским карабином со скобой Генри для перезарядки. Кроме того, у обоих на затянутых поверх курток поясах висели кобуры с длинными американскими револьверами, и Ледьюк машинально отметил, что оба явно разбираются в огнестрельном оружии. Впрочем — удивительно, будь оно иначе — недаром про буров говорят, что они ложаться спать в обнимку со своими винтовками…