Флорентийская чародейка

Законы магического воздействия нарушать не следовало. Тебя бросила женщина? Это значит, что либо у тебя не хватило сил приворожить ее, либо другой нашел более могучее средство, или же кто-то наслал проклятие на ваш союз. Твои дела идут хуже, чем у твоего друга? Значит, он обратился к более знающему чародею, чем ты. Здравый смысл Акбара противился вере в подобную чепуху: ну не ребячество ли полагать, будто кто-то знает про тебя больше тебя самого, и вверять свою судьбу кому-то со стороны? В своих претензиях ко Всевышнему император руководствовался той же логикой: вера лишала человека права на формирование себя как личности. Однако с магией шутить не следовало, и лишь недалекий правитель мог позволить себе подобное. Религию можно видоизменить, реформировать, быть может, даже обойтись без нее вовсе, но веру в колдовство победить невозможно. В конце концов, именно в силу этого история Кара-Кёз так легко и быстро пленила воображение жителей Сикри. И не только их; ее очарованию поддался и он сам, Великий Могол, тот, кого величали хранителем вселенной.

В отношении чужеземца Никколо Веспуччи, присвоившего себе имя Могор дель Аморе, деликатные моменты магического сводились к следующему. Надлежит ли считать его появление среди них проклятием или благословением? Приведет ли его возвышение ко благу для империи или же будет воспринято некими могущественными темными силами как вызов и навлечет на страну неисчислимые бедствия? И наконец, следует ли воспринимать чужеродное как фактор положительный, обеспечивающий устойчивость и процветание, или же допущение чуждого элемента нарушает что-то чрезвычайно существенное как для отдельного человека, так и для общества в целом, и может явиться толчком для начала упадка, который неизбежно приведет его страну к скоротечному концу? Император искал ответы на эти вопросы у множества мудрых людей отдаленных земель; он советовался с хиромантами и астрологами, ясновидящими, мистиками и святыми людьми разного толка, благо в столице, а особенно возле гробницы Чишти, их обреталось великое множество, но советы были противоречивы. Мнением соплеменников Веспуччи, европейских проповедников Аквавивы и Монсеррата, император не поинтересовался, прекрасно зная, что оба они настроены враждебно к Могору. И Бирбала, его дорогого друга, больше не было рядом.

В результате он остался один на один с самим собой. Решать предстояло ему, и никому другому.

День кончился, а он так и не принял решения. В полночь под узким серпом месяца Акбар, как обычно, предался медитации, и тут в серебристом сиянии к нему явилась Она и тихонько присела рядом.

***

Теперь Джодху видели очень немногие. Разумеется, ее видели обслуживавшие ее люди, поскольку именно от нее зависело их существование, однако другие жены, которых она прежде раздражала донельзя, перестали ее замечать. Джодха понимала, что с ней происходит что-то нехорошее, и ей было страшно. Она слабела день ото дня, а иногда на какое-то время впадала в забытье: уходила и снова возвращалась, словно догорающая свеча, которая то гаснет, то вспыхивает снова. Бирбала больше нет, скоро придет и ее черед, думалось ей. Все вокруг менялось — и менялось к худшему. Император посещал ее все реже, а когда это случалось, бывал рассеян. Ей казалось, что, деля с ней ложе, он думает о ком-то другом.

Евнух и тайный шпион Акбара, Умар Айяр, который знал обо всем, даже о том, что еще не случилось, застал ее на втором этаже, в Зале ветров — доступном дуновению воздуха покое, три стены которого представляли собой джали— резные решетки из камня. Это было на следующий день после празднования сорокачетырехлетия императора. Обычно плавно и грациозно двигавшийся, невозмутимый Айяр был явно возбужден и излишне суетлив. Казалось, его распирало от важности новостей, с которыми он явился. «Приготовься. Тебе предстоит важная встреча, — начал он. — Сейчас тебя посетят супруга и царица-мать нашего божественного халифа, несравненного алмаза и хранителя справедливости».

Мириам уз-Замани из Амбера — раджпутскую княжну из рода Качхвахов, мать наследника — именовали Мириам Предвечной, а царицу-мать Хамиду-бану называли Мириам Хранительница Домашнего Очага. Что ж до других эпитетов, то все они относились к единому в трех лицах императору Акбару.

Только нечто из ряда вон выходящее могло заставить этих двух царственных женщин, которые не замечали ее годами, вдруг навестить ее, решила Джодха. Она поднялась, почтительно сложив вместе ладони рук, опустила глаза и стала ждать.

Когда они явились, вид у обеих был несколько смущенный и не слишком дружелюбный. Фатимы-биби, постоянной спутницы и эха Хамиды-бану, в этот раз с ними не было, поскольку она недавно отошла в мир иной. К тому же дамы намеренно запретили себя сопровождать кому-либо. Айяр был не в счет — свое умение хранить чужие тайны он доказывал не единожды. Женщины растерянно принялись оглядываться по сторонам.

— Где же она? — прошипела Хамида-бану, обращаясь к Айяру. — Ушла, что ли?