Читаем Флибустьеры полностью

И, чтобы мистер Лидс не передумал, Бен-Саиб, не дожидаясь разрешения, откинул скатерть и принялся искать зеркала, которые, по его мнению, должны быть между ножками стола. Он что-то бормотал, пятился назад, потом снова подходил к столу и шарил под ним: там было пусто.

Стол стоял на трех металлических ножках, вделанных в пол.

Журналист несколько растерялся.

— Так где же зеркала? — спросил отец Каморра.

Бен-Саиб обследовал стол то с одной стороны, то с другой, щупал ножки, приподнимал скатерть и то и дело потирал рукою лоб, точно пытаясь что-то вспомнить.

— Вы что-нибудь потеряли? — спросил мистер Лидс.

— Зеркала, мистер! Где зеркала?

— Где ваше зеркало, я не знаю, а мое — в гостинице… Вы желаете взглянуть на себя? Действительно, вы что-то бледны и как будто расстроены.

Насмешливый тон американца развеселил притихших было гостей, а Бен-Саиб в сильном смущения вернулся на свое место.

— Не может этого быть! — пробурчал он. — Без зеркал ничего не получится. Вот увидите, он переменит стол…

Мистер Лидс поправил скатерть и, обращаясь к высокопоставленным зрителям, спросил:

— Можно начинать?

— Подумайте, какое хладнокровие! — сказала вдовствующая дама.

— Итак, милостивые государыни и государи, прошу занять места и обдумать вопросы, которые вы желали бы задать.

Мистер Лидс исчез за дверью в глубине зала и через несколько секунд появился, держа в руках очень древний на вид ларец из темного дерева, покрытый изображениями птиц, животных, цветов, — должно быть, иероглифическими надписями.

— Милостивые государыни и государи, — начал мистер Лидс торжественно, осматривая однажды знаменитую пирамиду Хуфу, фараона четвертой династии, я обнаружил в отдаленной камере саркофаг из красного гранита. Находка меня весьма обрадовала, ибо я полагал, что в саркофаге покоится мумия одного из членов царской семьи. Каково же было мое разочарование, когда, с неимоверным трудом вскрыв саркофаг, я нашел там всего лишь этот ларец, который, если угодно, вы можете осмотреть.

Он передал ларец сидевшим в первом ряду. Отец Каморра с содроганием отшатнулся, отец Сальви внимательно обозрел ларец, словно находил удовольствие в созерцании предметов погребального культа, отец Ирене тонко усмехнулся, дон Кустодио презрительно нахмурился, а Бен-Саиб все искал зеркала: не иначе как они в ларце, — где же еще!

— Фи, от него пахнет тлением, — поморщилась одна из дам и принялась яростно обмахиваться веером.

— От него пахнет сорока веками![115] — патетически воскликнул кто-то.

Бен-Саиб позабыл о зеркалах и начал искать взглядом, кто это произнес. Оказалось, один военный, который читал когда-то жизнеописание Наполеона. Бен-Саибу стало завидно. Он тоже решил не ударить в грязь лицом, а заодно уколоть отца Каморру.

— От него пахнет церковью, — язвительно произнес он.

— В этом ларце, милостивые государыни и государи, — продолжал американец, — оказалась горсть пепла и клочок папируса с надписью. Взгляните на них, только, умоляло, не дышите сильно — если улетучится хоть немного пепла, мой сфинкс станет калекой.

Его серьезный, строгий тон подействовал на публику, все это не казалось больше комедией, и когда ларец пошел по рядам, никто не смел вздохнуть. Отец Каморра, который со своей кафедры в Тиани столько раз описывал муки и пытки преисподней, смеясь в душе над испуганными лицами грешниц, теперь заткнул себе нос. Отец Сальви, который в день поминовения усопших распорядился соорудить в главном алтаре фантасмагорию, изображавшую души в чистилище, где при свете спиртовых лампочек фигурки грешников корчились среди языков пламени из сусального золота, — дабы прихожане заказывали больше месс и охотнее жертвовали, — да, сам тощий, молчаливый отец Сальви задержал дыхание и с опаской воззрился на горсточку пепла.

— Memento, homo, quia pulvis es![116] — пробормотал, усмехаясь, отец Ирене.

— Ах, черт! — вырвалось у Бен-Саиба.

Он как раз собирался блеснуть этим изречением, и вот каноник опередил его!

— В недоумении начал я рассматривать папирус, — продолжал мистер Лидс, тщательно закрывая ларец, — и увидел, что на нем написаны два непонятных мне слова.

Расшифровав иероглифы, я попробовал произнести их вслух, но едва выговорил первое слово, как ларец выскользнул из моих рук, словно увлекаемый огромной тяжестью, и упал на землю. Как я ни бился, я так и не мог поднять его. Немало удивленный, я открыл крышку ларца и… о, ужас! — в меня вперилась пронзительным взором человеческая голова. Я так и застыл на месте, тело мое сотрясала дрожь… Понемногу я пришел в себя… Быть может, все это мне мерещится, подумал я, и решил, чтобы отвлечься, читать дальше. Не успел я выговорить второе слово, как голова исчезла, и на ее месте опять лежала горсть пепла. Так, волей случая, мне стали известны два самых могущественных слова в природе — с их помощью можно создавать и уничтожать, воскрешать и убивать!

Мистер Лидс немного помолчал, следя за впечатлением, которое произвел его рассказ. Затем медленным, торжественным шагом приблизился к столу и поставил на него таинственный ларец.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторического романа

Геворг Марзпетуни
Геворг Марзпетуни

Роман описывает события периода IX–X вв., когда разгоралась борьба между Арабским халифатом и Византийской империей. Положение Армении оказалось особенно тяжелым, она оказалась раздробленной на отдельные феодальные княжества. Тема романа — освобождение Армении и армянского народа от арабского ига — основана на подлинных событиях истории. Действительно, Ашот II Багратуни, прозванный Железным, вел совместно с патриотами-феодалами ожесточенную борьбу против арабских войск. Ашот, как свидетельствуют источники, был мужественным борцом и бесстрашным воином. Личным примером вдохновлял он своих соратников на победы. Популярность его в народных массах была велика. Мурацан сумел подчеркнуть передовую роль Ашота как объединителя Армении — писатель хорошо понимал, что идея объединения страны, хотя бы и при монархическом управлении, для того периода была более передовой, чем идея сохранения раздробленного феодального государства. В противовес армянской буржуазно-националистической традиции в историографии, которая целиком идеализировала Ашота, Мурацан критически подошел к личности армянского царя. Автор в характеристике своих героев далек от реакционно-романтической идеализации. Так, например, не щадит он католикоса Иоанна, крупного иерарха и историка, показывая его трусость и политическую несостоятельность. Благородный патриотизм и демократизм, горячая любовь к народу дали возможность Мурацану создать исторический роман об одной из героических страниц борьбы армянского народа за освобождение от чужеземного ига.

Григор Тер-Ованисян , Мурацан

Исторические любовные романы / Проза / Историческая проза
Братья Ждер
Братья Ждер

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

Михаил Садовяну

Приключения / Исторические приключения / Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза