Читаем Флибустьеры полностью

Выйдя на Эскольту, он едва удержался, чтобы не отколотить двух августинцев, сидевших у входа в лавку Киррги; они перебрасывались шуточками с другими монахами, находившимися внутри и, по-видимому, приятно проводившими время, - оттуда слышались веселые голоса и громкий смех. Немного дальше ему преградили путь два кадета, весело болтавшие с приказчиком, который выскочил из магазина в одном жилете. Пласидо устремился прямо на них, но кадеты, заметив его мрачный вид, благоразумно расступились. Они были настроены мирно, а Пласидо в эти минуты, видимо, находился во власти амока*, о котором так много пишут ученые.

Приближаясь к дому - он жил на пансионе у одного манильского ювелира, Пласидо старался привести в порядок свои мысли и обдумать план мести. Для начала он уедет домой в Батангас, а потом он будет мстить; пусть монахи знают, что его нельзя безнаказанно оскорблять и позорить. Пласидо решил немедля написать письмо своей матери, Кабесанг Анданг, известить ее о случившемся и предупредить, что отныне двери учебных заведений закрыты для него навсегда. Есть, правда, еще Атенео иезуитов, там можно закончить год, но скорее всего доминиканцы не позволят ему перейти к иезуитам, а если и позволят, все равно на следующий год придется вернуться в университет.

- Они говорят, мы не умеем мстить, - шептал он. - Ну погодите, вы еще увидите!

В доме ювелира Пласидо ожидал сюрприз.

Приехала из Батангаса его мать, Кабесанг Анданг, чтобы навестить сына, а заодно сделать кое-какие покупки.

Она привезла Пласидо денег, копченый окорок и дюжину носовых платков.

После объятий и поцелуев бедная женщина, сразу заметившая, что сын ее чем-то расстроен, начала встревоженно расспрашивать его. Сперва она не приняла всерьез ответы Пласидо и, улыбаясь, стала его успокаивать, напоминать о своих жертвах и лишениях. Рассказала о том, что сын капитанши Симоны, который поступил в семинарию, ходит по городу задрав нос, а капитанша Симона мнит себя чуть ли не богоматерью - как же, ее сын непременно станет вторым Христом!

- Если ее сынок будет священником, - говорила Кабесанг Анданг, капитанша, конечно, не вернет нам долга... Ее тогда не заставишь заплатить!

Но, убедившись, что Пласидо настроен решительно, и угадав по глазам сына, какая буря бушует в его душе, она поняла, что, к несчастью, все его слова - сущая правда. На миг она лишилась дара речи, потом разрыдалась:

- Ох, беда! А я-то обещала твоему покойному отцу заботиться о тебе, дать образование, сделать адвокатом.

Во всем себе отказывала, чтобы ты мог учиться! Не ходила играть в пангинги туда, где ставка полпесо, только в те игорные дома, где ставят полреала, а там так дурно пахнет и карты грязные! Взгляни на мои рубашки все заштопанные! Вместо того чтобы купить новые, я трачу деньги на мессы и подношения святому Себастьяну, хотя не очень-то верю в его силу священник правит службу наспех, кое-как, и святой этот совсем новенький, еще не научился творить чудеса, и статуя его из дешевого дерева вырезана... Ах! Что скажет твой отец, когда я встречусь с ним на том свете?

Так горевала бедная женщина. Пласидо все больше мрачнел, время от времени из его груди вырывался сдавленный вздох.

- Зачем мне быть адвокатом? - спросил он.

- Что с тобой будет? - продолжала мать, заламывая руки. - Тебя назовут пилибистьером [Искаж, "флибустьером".] и повесят! Говорила ведь я тебе: наберись терпения, будь покорен! Я не просила тебя целовать руки священникам, я знаю, нюх у тебя очень тонкий, как у твоего отца, а покойник никогда не ел европейского сыра... Но мы должны быть терпеливы, должны молчать, со всем соглашаться... Что поделаешь! Мопахи всем заправляют: не захотят они - и не бывать тебе ЕЙ адвокатом, ни врачом... Терпи, сыночек, терпи!

- Я слишком долго терпел, матушка! Столько месяцев терпел и молчал!

Кабесанг Анданг не унималась. Она не требует, чтобы сын восхищался монахами, вовсе нет, она сама их не любит. Она прекрасно знает, что на одного порядочного мопаха приходится десять негодяев, которые обирают бедняков, а богатых отправляют в ссылку. Но все равно надо молчать, покоряться и терпеть - другого выхода нет. И она приводила в пример такого-то, который раньше был слугой у монахов и, хотя в душе ненавидел их, держался смиренно и почтительно, - глядишь, он стал прокурором, А другой их знакомый - теперь он богач и может делать все, что захочет. А все почему? Потому, что обзавелся кумом, который всегда заступится за него в суде. А кем он был? Всего только бедным пономарем, тише воды, ниже травы, да вот женился на хорошенькой девушке, и священник стал крестным его сына...

Кабесанг Анданг еще долго перечисляла покорных и терпеливых филиппинцев, а когда дошла до смутьянов, которых ссылают и подвергают всяким гонениям, Пласидо, придумав какой-то предлог, утел из дому и отправился бродить по улицам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза