Флибустьеры

- Да, - продолжал он, - восстание не удалось, многие меня покинули, видя, что я, убитый горем, в решающий миг заколебался: в сердце моем тогда угасли еще пе все чувства, я еще любил!.. Ныне во мне умерло все, я уже не страшусь возмутить священный для меня сои покойников! Прочь колебания! Даже вы, примерный юноша, вы, незлобивый, как голубь, поняли, что необходимо бороться, вы явились ко мне и призываете меня действовать. О, если бы глаза ваши раскрылись немного раньше! Вдвоем мы могли бы осуществить самые грандиозные замыслы! Я наверху, в высших кругах, сеял бы смерть среди злата и благовоний, превращал бы погрязших в пороке властителей в диких зверей, растлевал и запугивал добродетельных, а вы бы действовали среди народа, среди молодежи, поднимая их к жизни из моря крови и слез! Тогда дело паше было бы не жестоким, не кровавым, но милосердным и совершенным, как произведение искусства, и я убежден, что труды наши увенчались бы успехом! Но никто из людей образованных не пожелал мне помочь; в просвещенных слоях я видел лишь страх и малодушие; в кругах богачей - эгоизм, у молодежи - наивность, и лишь в горах, в местах ссылки, среди отверженных, я нашел нужных мне людей! Но не будем унывать! Пусть не в наших силах изваять идеальную статую, безупречную во всех деталях, мы обтесаем глыбу вчерне, а остальное довершат потомки!

И, схватив за руку Басилио, который слушал, не вполне его понимая, ювелир повел юношу в лабораторию, где он производил опыты и где хранились химические вещества.

На столе стоял большой ящик, обтянутый темной шагреневой кожей, напоминавший ящики для серебряной посуды, которую дарят друг другу богачи и монархи. Симоун открыл его; в нем на красном атласе лежала необычной формы лампа. Резервуар представлял собой плод граната, величиной с человеческую голову; на нем был как бы надрез, в котором виднелись зерна крупные сердолики. Оболочка из оксидированного золота вызывала восхищение искусством мастера, сумевшего великолепно воспроизвести шероховатую кожуру плода.

Симоун осторожно вынул лампу и отвинтил головку с фитилем; внутри находился прочный стальной шар вместимостью около литра. Басилио вопросительно взглянул на ювелира: он ничего не понимал.

Ни слова не говоря, Симоун еще с большими предосторожностями достал из шкафа флакон и показал юноше надпись на этикетке.

- "Нитроглицерин", - прочитал Басилио и, попятившись, инстинктивно отдернул руки. - Нитроглицерин!

Взрывчатое вещество огромной силы!

Он сразу все понял, волосы у него стали дыбом.

- Да, нитроглицерин! - медленно повторил ювелир, с холодной улыбкой любуясь стеклянным флаконом. - Но это нечто большее, чем нитроглицерин! Это сгусток слез, ненависти, несправедливостей и унижений! Это последний довод слабых*, сила против силы, насилие против насилия... Минуту назад я еще колебался, но пришли вы, Басилио, и убедили меня. Нынче вечером погибнут самые опасные из тиранов, эти трусливые негодяи, которые прячутся за спиной бога и правительства! Их злодеяния до сих пор не наказаны, ибо никто здесь не властен предать их в руки правосудия. Но нынче вечером Манилу потрясет взрыв, и омерзительный идол, чье разложение я ускорил, разлетится вдребезги!

Басилио стоял ни жив ни мертв: губы его беззвучно шевелились, язык словно окаменел, в горле пересохло.

Он впервые видел эту разрушительную жидкость, хоть немало слышал о ней, - и чудилось ему, добыта она в мрачных подземельях озлобленными людьми, вступившими в борьбу с обществом. Вот она перед ним, прозрачная, чуть желтоватая, капля за каплей переливается в сосуд, скрытый в роскошном гранате. Симоун казался ему злым духом из сказок "Тысячи и одной ночи", появившимся из морской пучины; он растет на глазах, превращается в исполина, голова его упирается в небо, стены домов рушатся, не вмещая его, одним движением плеч он сотрясает город. Гранат стал огромным, как земной шар, и надрез на нем в сатанинской усмешке извергал пламя. Впервые в жизни Басилио поддался страху, от его хладнокровной решимости не осталось и следа.

Между тем Симоун тщательно завинтил диковинный прибор, вставил в лампу стеклянную трубку, запал и надел сверху изящный абажур. Затем он отошел от стола, чтобы со стороны глянуть на свою работу. Он склонял голову то влево, то вправо, как бы наслаждаясь великолепным произведением искусства.

Заметив вопрошающий, испуганный взгляд Басилио, ювелир сказал:

- Нынче вечером состоится бал. Эту лампу мы поместим в беседке, где будет накрыт стол для самых почетных гостей, - она сооружена по моему приказу. Лампа будет светить так ярко, что других не потребуется, но через двадцать минут свет ее станет меркнуть. И как только кто-нибудь попытается подкрутить фитиль, капсула с гремучей ртутью вспыхнет, бомба взорвется и разнесет всю беседку - я спрятал на крыше и под полом пачки пороха. Не уцелеет ни один человек...

Наступило краткое молчание. Симоун рассматривал лампу, Басилио чуть дыша следил за ним.

- Стало быть, моя помощь не нужна? - спросил наконец юноша.