Флибустьерское море

«Велкам» – старое судно, и, если ему суждено будет попасть в непогоду, оно сгинет со всем экипажем». Настоящий моряк никогда бы не написал подобных строк. В нескончаемом списке затонувших судов старые и новые корабли находятся в равной пропорции, и немало заслуженных посудин с замшелыми, полупрогнившими боками закончило свои дни в порту приписки, где их разбирали на дрова, в то время как новехонькие корабли шли ко дну в первом же рейсе. Вот и «Велкам», попавший не в один шторм на обратном пути, как и ожидал (или надеялся?) Линч, выдержал все испытания. 2 июля 1672 года, три месяца спустя после отплытия из Порт-Ройяла, он прибыл в Лондон. Неудобства морского путешествия той поры: скудная загнивающая пища, урезанные порции воды, становившейся почти непригодной для питья, цинга, кишечные болезни – сполна выпали на долю пассажиров «Велкама». В довершение на родине их встретило мерзкое английское лето – холодное и туманное, под стать оказанному приему. В ожидании момента, когда его величество соизволит поинтересоваться им, Моргану было велено оставаться на борту фрегата.

«Оба моих пленника, – писал капитан «Велкама» Джон Кин министру двора лорду Клиффорду, – все еще пребывают на борту, утомленные длительным заключением, в особенности полковник Морган, весьма склонный к болезням». Мне не удалось установить, кто был вторым пленником, но приведенная деталь говорит о многом: полковник Морган. Адмиральский титул даже не упоминается.

Какое-то время спустя (продолжительность заключения на борту фрегата нигде не указывается) капитан Кин вошел в каюту пленника, держа пакет, запечатанный королевской печатью. Морган вряд ли почувствовал облегчение, прочтя высочайшее указание: «Полковника Моргана отпустить на берег под честное слово. Жительство иметь в Лондоне на собственный счет». Больше – ничего.

Три года прожил Морган в английской столице. Рассказов об этом периоде его карьеры не сохранилось, и мы можем основываться лишь на заметках в газетах и строчках из мемуаров современников. В 1672 году Моргану исполнилось тридцать семь лет. Сегодня этот возраст считается молодым, но в те времена он был вполне зрелым. К тому же наш полковник только что пережил тяжкое путешествие через океан в антисанитарных условиях. Однако по прошествии нескольких недель он, разодетый и надушенный, словно сказочный принц, появляется в лучших домах.

Тогдашний Лондон – это Лондон Реставрации, бездумно веселый, старающийся позабыть о былых несчастьях, чуме и большом пожаре. Под давлением французского короля Людовика XIV англичане возобновили войну с голландцами, но никто, похоже, не воспринял этого конфликта всерьез; основные новости (главным образом устные), занимавшие умы лондонцев, касаются любовниц короля – одну из них, француженку Луизу де Керуа, чернь на улицах встречает свистом и улюлюканьем, когда она проезжает в карете. Все заморское и экзотическое в большой моде; аристократы сходят с ума по обезьянам и попугаям, высшим шиком считается иметь в доме лакея-негра; за этих слуг платят втридорога, жаль только, что они так быстро мрут от туберкулеза.

Не приходится удивляться, что в такой обстановке Морган, не считающийся с расходами и швыряющий золото направо и налево, быстро становится светским львом. «У лорда Беркли вместе с сэром Томасом Модифордом, бывшим губернатором Ямайки, был знаменитый полковник Морган, предводительствовавший славным панамским походом», – читаем мы заметку в светской хронике. Да, наш старый знакомый Модифорд всплыл на поверхность: его вытащил из тюрьмы (легендарного лондонского Тауэра) дальний родственник, юный герцог Альбемарль, племянник министра колоний. В свои девятнадцать лет герцог был богат, как Крез[21], верховодил светскими львами и явно не стремился получить приз за добродетель и благонравие. В Лондоне нельзя было найти человека, более подходящего Модифорду и Моргану, чем этот способный юноша. Удалую троицу стали часто видеть на лондонских титулованных раутах, в сравнении с которыми флибустьерские оргии в Порт-Ройяле выглядели воскресными собраниями церковного хора.

– Все это премило, – заметил однажды Морган Модифорду, – но так ведь недолго и разориться. Надо попросить короля назначить наконец дату рассмотрения моего дела.

Какое там, все и думать забыли о его деле! Даже посол Испании больше не вспоминал о нем. Тем не менее этот странный суд состоялся. Не было ни объявления, ни даты, ни даже судей. Просто министры торговли и колоний собрали свидетельские показания и представили их королю. Подоспевшие с Ямайки письма изображали Моргана благодетелем, неустанно пекущимся о процветании колонии. Подсудимого вызвали на заключительное заседание комиссии, проходившей под председательством короля. Морган ответил на несколько вопросов. Вердикт: «Виновность не доказана». На следующее же утро Морган получил аудиенцию при дворе.

Лондонский климат не благоприятствовал избавлению от хвори, и он испросил дозволения вернуться на свой остров.