Флибустьер

Затем попали в тропический ураган. Зону его действия делят на четыре части: передние и тыловые левые и правые. В северном полушарии левая передняя считается безопасной, так как ветер помогает судну выйти из зоны, а правая передняя — опасной, потому что загоняет в центр урагана. В южном полушарии они меняются местами. Не всегда легко определить, в какой четверти оказался. Я, как мня учили, предположил худшее и лег на курс бейдевинд правого галса. В южном полушарии надо держать курс такой же, но галс левый. Оказалось, что мы в безопасной четверти, поэтому сравнительно быстро выскочили из зоны урагана. Правда, даже не очень продолжительной трепки хватило, чтобы бриг начал подтекать. Матросы с утра до вечера работали на помпах. Судно разделено на четыре отсека: короткий носовой, где бочки с водой, запасные паруса и доски, длинные первый и второй трюма и короткий кормовой, где каюты и кладовые со съестными припасами и ромом для команды. Подтекали оба трюма. Внизу в них красное дерево, которому морская вода не так вредна, как древесине помягче. После расхождения с ураганом течь уменьшилась до обычных размеров — одной пятнадцатиминутной откачки в сутки.

На подходе к Нанту встретили английскую эскадру из семнадцати линейных кораблей. Шли строем кильватер в сторону испанского мыса Финистерре. На переднем корабле подняли сигнальный красно-белый флаг, требуя убрать верхние паруса и поприветствовать их приспусканием французского флага. Англичане в последние годы начали борзеть. Они стряхнули пыль с эдикта, принятого в начале тринадцатого века королем Иоанном, согласно которому в английских водах все суда спускали свои флаги и марсели перед английским флагом. Даже целые эскадры обязаны были оказывать почести одному английскому военному кораблю. В случае отказа на них можно было нападать, ежели силенок хватало. При этом «английские воды» начинались у берегов Норвегии и заканчивались у берегов Испании. «Французские воды» для англичан не существовали от слова совсем. Бриг был намного быстрее неповоротливых и медлительных линейных кораблей, поэтому я проигнорировал их приказ в извращенной форме. Мы несли французский флаг на грот-мачте, но я приказал поднять еще один на фок-мачте. Англичане намек поняли и выстрелили из погонной пушки. Дистанция была мили две, ядро не долетело. Тратить бестолку порох и ядра я не счел нужным. Приказал матросу забраться как можно выше на грот-мачту и помахать кончиком, что на морском языке жестов было предложением взять на буксир. Обычно показывают, когда обгоняют другое судно. Судя по второму выстрелу, такому же бесполезному, англичане оценили предложение. На этом надувание щек и закончили.

Став на якорь на рейде Нанта, я спросил прибывшего на судно таможенника — парня лет восемнадцати, сына одного из тех, для кого обменивал золото на серебро:

— Мы не воюем с Англией?

— Бог миловал, пока ни с кем не воюем! — бодро ответил он. — Хотя ходят слухи, что испанцы ведут себя дерзко, и подданные просят короля наказать их.

Подданные во все времена напоминают мне собаку Павлова: стоит тирану захотеть что-либо, как у них начинаются одобрительные слововыделения.

Я пригласил таможенника в каюту, где показал ему накладные на груз и дал пару экю всего лишь за то, чтобы он читал их не слишком долго. Место таможенника в порту Нант стоит официально сто тысяч ливров, дороже, чем патент полковника. Так мне рассказал Батист де Буажурдан, которого жутко раздражало такое неуважение к благородной профессии военного. С другой стороны, патент полковника окупается лет за двадцать-двадцать пять, в зависимости от того, идут ли боевые действия и можно ли грабить местное население, а таможенника — всего за десять-пятнадцать, в зависимости от того, как много товаров, ввозимых и вывозимых, облагается высокими пошлинами. Да и таможенников убивают реже, чем полковников. У меня не было товаров, облагаемых пошлинами. Всё, что я привез, требовалось Франции в большом количестве. Убедившись в этом, юноша тяжело вздохнул: соблюдающие закон не достойны уважения.

Мари-Луиза всплакнула от радости. Правда, я так толком и не понял, что ее больше обрадовало — я или доход от рейса. Надеюсь, и то, и другое. Она получила колье с изумрудами, подаренное доном Диего де Маркес, и от меня ожерелье с розовыми жемчужинами. Я приценивался к нему, хотел приобрести, если не найду лучше, но потом оказался в добровольном заключении. Мой потомок заплатил за ожерелье процентов на десять меньше. А я считал себя опытным торговцем.

33