Четырнадцать человек побежала будить надсмотрщиков, а остальные четверо вместе со мной — к дому плантатора. Здание было с широким каменным крыльцом под деревянным навесом. На крыльцо вели четыре ступеньки. Справа от входной двери на крыльце стоял трехфунтовый фальконет, очень ржавый. Зачем он здесь? Разве что сигналы подавать своим работникам. Дверь была из красного дерева, толстая и тяжелая. Пол на первом этаже похож на мраморный, но что за камень, я так и не понял. Мое внимание сосредоточилось на Манрике де Лара, который с криком «Грязные грабители!» спускался по деревянной лестнице со второго этажа. Он был в белой рубахе и колпаке, конец которого раскачивался у правого плеча, и кожаных шлепанцах. С виду — типичный Дон Кихот, однако не тот, каким его обычно рисуют иллюстраторы романа, а возбужденный придурок средней упитанности и роста с выпученными глазами, красным носом и подрагивающими, бледными губами. В руках, покрытых черными густыми волосами, Манрике де Лара держал по пистолету, стволы которых были украшены позолоченными узорами в виде переплетающихся, волнистых линий.
Я выстрелил первым. Пуля попала плантатору в грудь, продырявив рубаху, которая в том месте начала стремительно выкрашиваться в темно-красный цвет. Манрике де Лара замер, открыв рот от удивления. Наверное, был уверен, что в силу родовитости бессмертен. Из-за моей спины выстрелил из пистолета кто-то из флибустьеров. Вторая пуля попала плантатору в живот. Калибром она была раза в два больше моей, вмяла в тело и часть материи, которая стремительно пропиталась еще более темной кровью. Хозяин плантации качнулся назад, словно собирался рухнуть навзничь, а потом нагнулся вперед, выронил пистолеты и покатился по лестнице, остановившись на последних двух ступеньках, спиной кверху.
На втором этаже в две стороны расходились анфилады из трех комнат. Слева обитали родители, справа — дети, два мальчика и три девочки в возрасте от года до лет двенадцати, и две няньки-негритянки. Синьора де Лара была в одной белой рубахе, вырез, рукава и подол которой украшен сине-красной канвой, без головного убора и босая с явной примесью индейской крови. Лицо не сказать, что красивое, но точеное, с тонкой смуглой кожей. Распущенные, иссиня-черные, густые, прямые волосы были длиной до поясницы. В ушах золотые сережки с изумрудами, на шее тонкая золотая цепочка с крестиком, на каждой руке по два золотых перстня: с изумрудами на средних пальцах и красными кораллами на безымянных. Местные уверены, что кораллы оберегают от змей. Я уверен, что змеи оберегают кораллы от людей. В чем уверены змеи и кораллы, никто не знает. Разве что плантаторша, черные глаза которой — холодные и немигающие — подсказывали, кем она была в прошлой жизни. Они смотрела на нас, как на недоразумение, не достойное внимания. Только когда заплакала младшая из девочек, у матери дрогнули ноздри тонкого красивого носа.
— Не бойтесь, синьора, ни вам, ни детям, не причинят вреда, — заверил я. — Но с драгоценностями придется расстаться.
Она молча вынула из ушей сережки, сняла с пальцев перстни и швырнула их на пол у своих ног, после чего спокойно, словно не замечая нас, прошла в дальнюю комнату, где за спины негритянок прятались ее дети.
В первой комнате родительской анфилады находился кабинет плантатора. На столе стоял серебряные подсвечник на три свечи, кувшин и два бокала на большом блюде или маленьком подносе и золотая табакерка, украшенная двумя черными жемчужинами. Рядом со столом стоял сундук, разделенный на три отделения. В одном отделении лежали документы, включая дворянскую грамоту и родовое дерево, подтверждающие родовитость Манрике де Лара, начиная с четырнадцатого века. Кем были его предки в предыдущие века, документы умалчивали. В другом отделении хранились эскудо — старинные испанские золотые монеты, в том числе дублоны по два и четыре эскудо, всего на две сотни с четвертью, и мешочек с белыми жемчужинами среднего качества. В третьем отделении — серебряные монеты разного достоинства и разных стран на две тысячи песо без малого. У сундука были три бронзовые ручки: одна вверху и две по бокам. Я решил, что именно такого и не хватает мне, поэтому приказал доставить прямо в мою каюту. Из других комнат выгребли серебряных изделий разного назначения, включая сервиз на двенадцать персон, еще где-то на пуд и много всяких тряпок, оружия, предметов быта, несмотря на мою просьбу не набирать малоценное барахло.