Флибустьер

Шкипером был сутулый и угрюмый мулат с маслянистыми глазами, одетый в рубаху и короткие штаны из дешевого полотна и с большой соломенной шляпой на голове. Ему помогали три матроса, как ни странно, все белые и одетые богаче. Баркас вез балки и доски из плотного и тяжелого, красного дерева. Казалось, что груза мало, но баркас сидел глубоко.

— Откуда дровишки? — задал я вопрос.

— Это не дровишки, а материал для постройки корабля, — как несмышленыша, просветил меня шкипер.

— Как это я сам не догадался?! — насмешливо воскликнул я. — Так откуда и куда их везешь?

— С лесопилки в Кампече, — ответил мулат.

Надо же! Видимо, этот поход по-любому будет связан с Кампече!

— Если покажешь, где находится лесопилка, отпущу тебя и твоих матросов, — предложил я.

— Точно отпустишь? — уставившись на меня маслянистыми глазами, спросил шкипер.

— Благородному человеку такой вопрос не задают, — сказал я. — Или ты не обучен хорошим манерам?

Судя по всему, отец у него дворянин, а мать подкачала. Обратный вариант здесь встречается редко. Благородные испанские отцы обычно дают бастардам хорошее воспитание и образование, а этому и на баркас подкинул. Англичане, как народ продвинутый, завозят на острова ирландских женщин и скрещивают их с рабами. Дети рождаются работящими, как мамы, и приспособленными к жаркому климату, как папы. Или наоборот. Брак селекционной работы обычно продают соседям. У французов по королевскому указу, изданному тринадцать лет назад (вот что аукнется в будущем на Гаити!), ребенок рабыни — раб. При этом отца штрафуют на две тысячи ливров, а рабыню с ребенком продают другому хозяину, запрещая их выкупать.

— Обучен, — буркнул мулат.

Лесопилка располагалась на неширокой речушке, впадающей в море милях в десяти от места нашей встречи. За время перехода мы перегрузили красное дерево в трюм, а в баркас пересела большая часть экипажа под командованием квартирмейстера и первой отправилась к цели. Я же подождал высокую воду при приливе. Они здесь слабенькие, около метра, но этого хватило, чтобы пройти по речушке пару миль до лесопилки.

Это были две водяные мельницы. Первая приводила в действие одну большую пилу и через систему блоков подтягивала к ней ствол дерева, а вторая крутила сразу две пилы меньшего размера, на которой бревна распиливали на доски. Обе мельницы продолжали работать, хотя никто ничего не пилил. Рядом с большой пилой на земле сидели четырнадцать рабов-негров, две рабыни-негритянки, молодые женщины, и три надсмотрщика-мулата. Видимо, хозяин лесопилки — любвеобильный чувак. По словам шкипера здесь работало больше сотни рабов. Остальные успели убежать в джунгли. Хозяин живет в поселке, что километрах в десяти отсюда, поэтому, кроме рабов, пяти пар волов, двух ослов, рабочего инвентаря, запасов продовольствия и нескольких кубов заготовленных пиломатериалов, больше ничего ценного не нашли. Я приказал рабам грузить добычу на тендер, а потом — их самих на баркас. На судне для такого количества рабов места не было. Придется им попутешествовать с меньшими удобствами.

— Синьор, вы обещали нас отпустить! — услышал я крик шкипера-мулата.

Его, оказывается, вместе с матросами загоняли на баркас.

— Отпустите их! — приказал я.

— Капитан, добычи мало, а за этих англичане дадут тысячи полторы ливров, — сказал мне квартирмейстер, ухмыляясь нагловато.

Видимо, решил, что я и дальше буду с ним соглашаться.

— Я дал им слово, что отпущу, если покажут дорогу сюда, — напомнил я.

— Так это ты дал, а мы не давали, — сообщил Пьер Бело.

Флибустьеры, слышавшие его слова, заулыбались, поглядывая на меня так же нагловато.

— Ты — простолюдин, и твоему слову денье цена, а я — шевалье, и мое слово крепко. И если кто-то с этим не согласен, я буду драться с ними на кутлассах, по очереди. Ты будешь первым, — заявил я и крикнул на тендер слуге: — Кике, принеси мою саблю!

На суше поединки разрешены, и отказаться от вызова — признать себя трусом. Флибустьеры имели возможность наблюдать мои тренировки со шпагой и саблей, поэтому вряд ли у кого-то из них есть сомнения, чем закончится поединок. Так что им надо было или отпускать шкипера и матросов, или умереть по очереди, или убить меня толпой, с чем согласны пока не все флибустьеры.

— Не горячись, капитан! — сменив тон на дружеский, произнес квартирмейстер. — Я решил помочь тебе. Ты ведь потеряешь больше всех, если отпустим их.

— Не надо считать деньги в моем кармане, лучше поройся в своем дырявом, — посоветовал я.

Одежда на попе-расстриге была вся в дырках и латках, поэтому мой совет вызвал дружный гогот флибустьеров. После чего шкипер-мулат и его экипаж были отпущены на все четыре стороны.

Ночью во время начал отлива мы сплавились в море, где на рассвете обнаружили, что три надсмотрщика-мулата сбежали. И это, несмотря на то, что в реке и море рядом с устьем водились кайманы. Я мысленно пожелал удачи отважным парням.