Флибустьер

Дон Луис де Эстрада имел такое же узкое лицо и черные глаза, как у дяди, но смотрел в упор, словно пытался пробуравить человека, заглянуть, что там у него внутри. Обычно так смотрят те, кто плохо разбирается в людях. В моде он тоже плохо разбирался, потому что имел густые усы и бороденку, какие я больше ни у кого не видел. Наверное, подражает какому-нибудь знаменитому предку. Кто-то мне говорил, что в роду у губернатора было аж два генерала. На голове парик, обсыпанный мукой. Дон Луис де Эстрада, раздевшись до рубахи из тонкого белого плотна, играл во что-то среднее между лаун-теннисом и бадминтоном. Рубаха была не первой свежести, с большими пятнами пота подмышками. Мука обсыпалась с парика и, смешиваясь с потом, оказывалась на вороте, отчего последний был грязен, засален. Испанцы все еще главные грязнули Европы. И если французы сейчас борются с этим недостатком хотя бы с помощью духов, испанцы продолжают стойко чтить традиции предков. Их поддерживают англичане с голландцами, но по другой причине: духи они считают колдовским зельем, отвратным для истинного христианина. Битами были палки, похожие на маленькие весла. Играл племянник губернатора хорошо, точнее сказать, лучше своего соперника. Судя по хитроватому лицу последнего, тот поддавался.

— Резче надо бить, — посоветовал я дону Луису де Эстрада под руку, когда он промазал.

— Я сам знаю, как надо бить! — огрызнулся идальго.

Когда он промазал еще раз, я порекомендовал ему держать биту выше.

— А почему бы тебе не заткнуться?! — грубо бросил он.

Наблюдавшие за игрой три молодых офицера напряглись, словно услышали звук взводимого курка. Мне, как иностранцу, позволили бы проглотить оскорбление, если бы я сделал вид, что не понял его. Но я не сделал.

— Надеюсь, вы погорячились и извинитесь? — довольно милым голосом задал я вопрос.

Я был уверен, что он не извинится в присутствии своих друзей-приятелей. Понты — это святое.

— Я не погорячился, и извиняться перед каким-то еретиком не собираюсь! — надменно выпалил дон Луис де Эстрада.

Теперь все свидетели подтвердят, что я всячески пытался избежать поединка, но мой противник пер буром.

— Надеюсь, шпагой вы владеете лучше, чем битой? — язвительно бросил я. — Не подскажите, где мы сможем это проверить?

— Да прямо здесь, — кипя от злости, предложил он.

— Кто-нибудь из вас окажет мне честь, став моим секундантом? — обратился я к трем офицерам-зрителям.

Секунданты, если хотят, тоже сражаются между собой. Если же они приятели, как в данном случае, то будут просто наблюдать, чтобы бой был честным. Поэтому я и посоветовал дону Диего не Маркесу не появляться здесь. Не дай бог, погибнет — и получится, что я зря старался.

Все трое посмотрели на дона Луиса де Эстрада, давая ему еще один шанс избежать дуэли. Если он даст им знак не становиться секундантом, мне придется поискать кого-нибудь другого, что займет время, позволит успокоиться и дать уговорить себя отказаться от дуэли.

— Мигель, будь добр, окажи честь этому… — демонстрируя презрение ко мне, обратился племянник губернатора к ближнему ко мне офицеру, обладателю тонких и вытянутых в линию усов.

Шпагу мне одолжил дон Диего де Маркес. Вороненый клинок изготовлен в Толедо. Он примерно на сантиметр короче, чем у противника, но меня это не пугает. Чаша позолочена, сияет на солнце. То, чем люди убивают друг друга, должно быть красивым, иначе смерть покажется заурядной.

Испанцы предпочитают почти прямую стойку и маленький выпад. Выходя на дистанцию, сгибают правое колено и выпрямляют левое. Любят ударить по голове, а потом уколоть между глаз или в шею. Тренируясь с родственником, я наработал несколько вариантов ответных уколов. При этом не стал показывать все, на что способен, чтобы не догадались, что дуэль не случайна. Я даже позволил сопернику почти уколоть меня и, когда он переставлял правую ногу за левую, чтобы отступить, сделал ответный укол, попав немного ниже правой ключицы. Такая рана не смертельна, если только очень не повезет (или повезет?), но заживать будет долго. Я еще не выдернул вороненый клинок, а белая рубаха вокруг него уже пропиталась алой кровью. Еще больше ее полилось, когда сталь легко выскользнула из плоти. Я сделал два шага назад и поднял шпагу в салюте, знаменуя победу и предлагая прекратить поединок. Раненый вправе принять предложение или продолжить бой.

Дон Луис де Эстрада не сразу отреагировал на мой салют. Он все еще не верил, что ранен. То есть, он видел кровь и, наверное, чувствовал боль, но не врубался, что оказался слабее противника. Как догадываюсь, это его первая настоящая дуэль и серьезная рана, после которой расстаются с наивной уверенностью, что тебя никогда не победят и не убьют. Племянник губернатора попробовал поднять шпагу выше, чтобы продолжить бой, но вдруг внутри него как бы повернули выключатель, смуглое лицо мигом побелело, словно вся мука с парика свалилась на него, шпага выпала из руки, а сама рука безжизненно обвисла.