Флавиан

— Трудно, Алексей, колдуну раскаяться, почти что и не возможно, хотя бывают и исключения — священномученик Киприан, например. Настолько общение с дьяволом душу убивает, что колдун уже и захотеть раскаяться становится не способен — вот ведь что страшно. Ведь пока душа ещё живая, она способна Бога почувствовать, лишь только захоти крикнуть — Господи, прости! А Господь уже рядом и простить готов, и все твои раны греховные Своею неизреченною любовью залечить. Но для покаяния нужно себя грешником ощутить, преступником Закона Божьего. А это значит и Самого Бога над собой как Владыку и Законодателя признать. Этого-то колдуну дьявол сделать и не даёт, он же колдуну внушал всё время их общения: ты сам — бог, твори волю свою, ты выше других людей, вот и силы у тебя сверхъестественные! Тяжко, напитав душу такой отравой, себя унизить потом, да перед величием Истинного Бога смириться. Оттого и помирают колдуны чаще всего мучительно, без покаяния. Вон и Варвара: я, как узнал, к кому пришёл, подивился, конечно, но думаю — всякое в жизни бывает, вдруг Варвара и впрямь покаялась!

— Захожу к ней в комнату, лежит на диванчике под одеяльцем маленькая старушонка, беленькая такая вся, личико такое благообразненькое, голосочком слабеньким таким блеет: «Ба-а-атюшка, помира-аю, ножки не ходят, пло-охо мне, причасти меня, ба-а-атюшка!

— Хорошо, — говорю, — а от сатаны отрекаешься?

— Нет! — как рявкнет, аж подбросило её на кровати, глаза сверкают, трясётся вся. — Сам, попишка, отрекайся от Распятого своего!

И тут же снова:

— Ба-а-атюшка, — голоском замирающим, — пло-охо мне, причасти меня, ба-атюшка!

— А силу-то свою кому передала, Елене, что ли?

— Мужу её! — опять голос сильный, с порыкиванием. — Семь дверей с крестами пройдёт, летать будет…

Перекрестил я её, произнёс: «Под знамением образа Креста Твоего, Господи, да расточатся вся сопротивныя силы!»

Поёжилась под одеялом, как от холода:

— Уйди, поп, не тебе здесь рукой махать…

Я и ушёл. Там мне и вправду делать нечего. Жалко, конечно, душу человеческую в огонь идущую, но, как говорится, вольному — воля, спасённому — Царство Небесное!

— Это что ж выходит — так сильны эти бесы?

— Нет, Алёша, не бесы сильны, а человеки без Бога слабы. Апостол Павел в послании к Филипийцам пишет: «Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе». Так и любой христианин, живущий во Христе, имеет от Него благодатную защиту и силу противостоять козням и нападением бесовским. К такому рабу Божию дьявол подобраться не может — сила Божья пламенем опаляет нечистого. А к безбожнику — дорога широкая — валяй, искушай! Тот и не заметит, как уже в рабстве у какой-либо страсти бесовской окажется…

В дверь постучали: «Молитвами святых отец наших… Господи, благослови!»

— Аминь!— прогремел Флавиан. — Входите!

Дверь отворилась, и в неё даже не вошла, а просочилась высокая худющая старушка с перепуганным лицом.

— Ой! Батюшка! Христа ради, простите! А я не знала, что вы здесь, я к мать-Серафиме на минутку. Я уж пойду, простите, я всегда некстати!

— Кстати, кстати, Марфа Андревна! Как нельзя более кстати. Садись, чайку с нами выпей…

— Неловко, Батюшка, поздно уж…

— Грешить должно быть неловко! А чайку с «батюшкой» выпить очень даже ловко. Садись, угощайся, тебя прямо Господь послал. Мы вот тут с гостем из Москвы про бесов толкуем… А ты вот расскажи-ка гостю, как ты в детстве «змея» видела, да про Анниного «мужа»…

— Про Нюрку, что ль? Не к ночи такие рассказы-то, батюшка, как я по темну-то домой пойду? Я ить ох и боюсь!

— А ты, Марфа, крестным знамением себя осеняй почаще, да с молитовкой-то и дойдёшь, с Иисусовой, Ангел охранит.

— Хорошо, батюшка, за святое послушаньице расскажу…

Это ведь аккурат после войны, в сорок шестом было, зимой. Мне тогда двенадцатый годок как раз пошёл. Мы с сестрой да Маняшкой соседкиной, той всего семь было, у Ефимова двора как обычно с горки на салазках катались. Вдруг — ох! Змей по небу огненный, вот как звезда падает, с искрами, бах — и прямо к Нюрке во двор, что через два дома от горки нашей. Мы сперва спугались, конечно, потом — любопытно ить — побежали посмотреть. Глядь за забор — а там и нет ничего. А была та Нюрка солдатской вдовой, её мужа ещё в сорок третьем убило, так убило, что и хоронить нечего — в танке сгорел, одни документы потом прислали. И вот мы того змея несколько вечеров подряд видели, как падал. А после ничего. Сказали мамке, та — бабуле. Потом они вместе к монашкам пошли, сосланные жили у нас три, старенькие уж. Посовещались они там, и — к Нюрке. Расскажи, мол, Нюра, что за гости тебя по ночам беспокоют, всё ль в порядке у тебя? А та побелела вся, дрожит, уходите, мол, дети спят, никто у меня не был, всё у меня хорошо, уходите!