Если возможно извлечь память из головы и запереть ее во флаконе…Это мир, где бьют в спину замечтавшихся романтиков; человеку стерли память, чтобы наводнить чистое сознание сильнейшими чувствами, которые затем извлекутся, чтобы наполнить флакон и вновь очистить память подопытного…И так несчастный объект опыта должен пройти цикл, в конце которого чувства вводятся в кору больших полушарий…И все это ради эксперимента, желания, идеи одного человека…
Проза / Современная проза18+Андрей Храбрый
Флакон чувств
1
Обессиленно плюхнувшись на пол и схватившись за волосы, как за последнюю верную опору на просторах свободной земли, медбрат, как рыба, вытащенная из воды, беззвучно хватал воздух ртом. Возившиеся возле операционного стола не обращали на того внимания до тех пор, пока тот, наконец, истерично не затрещал:
– Да что же… Что же мы наделали? Нас всех посадят! Господи, если бы я только знал, в чем участвую! Все мы обреченные преступники!
– Молчи! – Рявкнул врач. – Это опыт во благо науки и всего человечества! От нас требуется слаженная работа, а тот все равно долго не протянет. Все мы – боги для этого пьяницы, – он, остервенело сверля взглядом медбрата, грозно ткнул пальцем в лежащего на операционном столе, чье тело покрывало операционное поле, – дарующие отрывки счастья несчастному.
– Не говорили! Не предупреждали… Я не хочу, отказываюсь участвовать в кощунстве, этой бесчеловечности! Господи, отпустите меня…
– Мы теперь все в одной лодке, – наперекор истерике спокойно звучали железным тоном слова врача, – так что соизволь позаботиться о коллегах: замолчи и слушайся, – хищная улыбка – предвестник близящейся бури – только больше растревожила и без того напуганного молодого человека. – Благодари меня и бога за то, что сиделка не ты. Впрочем, это счастье для всех нас.
– Это не по-людски, ваши опыты противоречат законам…
Джеймс Раймс – врач – наклонился в бок и оперся локтем об операционный стол, рядом крутилась медсестра, хладнокровно подготавливая для стерилизации инструменты и собирая в один огромный комок окровавленные бинты и вату.
– Видишь ли, этот несчастный, повторяю, обречен, – хладнокровно цедил тот, – а мы лишь окрашиваем его остатки за соответствующую плату: извлекаем из эксперимента знания для всего человечества. Да если бы он знал, что ему выпало такое счастье, то принялся бы гордиться тем и благодарить небеса!
– Подопытная крыса! Не знающая о себе ничего! И никто согласия у него не брал… – скулил медбрат, забиваясь в угол.
– Он и не должен ничего знать, иначе вся концепция будет разрушена, ведь мы дарим ему новую жизнь, лишенную накопленного бремени, которую ему останется только наполнить самыми светлыми…
– Святой Отец, что же мы не браться ли по духу? – Отчаянно взревел медбрат, закрывая лицо ладонями, будто так все страхи, застывшие перед ним, исчезнут.
– Сестра! – Девушка будто по команде бросилась к шкафчику с препаратами.
Хруст стекла ампулы разлетелся по операционной, чьи стены будто бы гордились сверкающей белизной.
– Мой дорогой, – продолжал Раймс, – у вас чересчур разыгрались нервишки. Выспитесь, отдохните пару дней, а после мы с вами все обсудим за чашечкой кофе в спокойной обстановке. Я угощаю.
– Это что же, – оторвавшись от рыданий, завизжал тот, – вы и меня…
С ловкостью акробата он вскочил на ноги, заметался загнанным в ловушку шакалом. Путей для отступления не было. Все двери закрыты, окон нет, ключ у врача. Мистер Раймс, подобно хищнику, одним прыжком накрыл жертву, железной хваткой вцепился в плечи молодого человека, со всей силой надавливая на них. Медбрат извивался без шанса выбраться.
– Не глупите, Вильям, вы же знаете, что так будет лучше для всех, так что приспустите штаны – помогите хоть как-нибудь.
Скованный рычал, сопротивлялся изо всех сил, какие только имелись в хлипком теле, на пальцы врача стекали вспенившиеся слюни, молодой человек, в край обезумев, борясь за жизнь, лязгал зубами в попытках укусить… Сестра сработала с похвальным профессионализмом: бляшка ремня звякнула, ударившись о бедро. Чересчур ловко, между делом похотливо подметил Раймс, и затем прошелся взглядом по женской фигуре, особо уделяя внимание ногам и груди.
Игла проткнула кожу и мышцу быстро, почти молниеносно, так же быстро подействовало и седативное. Сначала на истерика спустилось спокойствие, подкосившее ноги молодого человека, а затем глубокий сон растянул тело на чистой белой плитке. Другой неприметный медбрат поднял колпачок от шприца с пола, Раймс заметил его только тогда, когда реальность бытия вытолкнула мечтания в дверь несуществующего.
– А ты что в стороне стоял? Где помощь-то?
– Да… Я не знаю… Растерялся…
– На операциях тоже теряешься?
– Такого больше не повторится, доктор Раймс. Простите.
– От обещаний не легче, иди отдохни и молчи. Никому не слова. А этого, – указательный палец с омерзением уставился на валяющегося, – заприте в пустой палате.
Двое подоспевших работников уместили на каталку спящего, накрыв того одеялом.
– И проследите за ним! – Крикнул Раймс толкающим каталку. – Изабелла, это…
Она с твердым женским достоинством переносила наглый взгляд, прилипший к ее формам, скрытым белой одеждой.
– Да, господин врач?
– Не помешало бы пропустить чашечку горячего кофе.
– Но, мистер Раймс, у меня куча дел.
– Хорошо, – он почесал затылок, повернулся спиной к девушке и бросил через плечо. – Позовите меня, когда очнется этот дезертир.
– Как скажете.
Сделав несколько шагов, Изабелла неуверенно повернулась лицом к врачу:
– Мистер Раймс?
– Ну что? – Раздраженно откликнулся тот.