Флаг миноносца

Назаренко не знал истинной причины растерянности Сомина, но он видел, что человек смущен, и специально сказал эту фразу, не положенную по ритуалу, чтобы дать возможность юноше собраться и овладеть собой. И, действительно, этих двух секунд было довольно для Сомина. Он вытянулся, лихо, по-морскому поднес ладонь к выгоревшей мичманке и громко сказал искренне и горячо:

- Служу Советскому Союзу.

Когда генерал уехал, Сомин пошел поздравить Земскова с орденом. Старшего лейтенанта он нашел на опушке под каштанами. Лежа на траве, Земсков измерял курвиметром какую-то дорогу на новой карте. Он еще издали заметил Сомина, хотя казался всецело поглощенным своим занятием:

- Садись, Володя, тут прохладно.

- Я пришел вас поздравить. Не знаю красивых слов, но мне очень приятно, что вы получили Красное Знамя.

- Спасибо, Володя. Я думаю, ты можешь называть меня просто по имени в личном разговоре. Закуривай. Тебя ведь тоже можно поздравить. А почему не надел?

Сомин пробормотал что-то невнятное.

- Э, брат, так не годится! Как бывший начальник и старший по званию приказываю немедленно надеть медаль. Дай-ка я сам тебе прикручу. Приятно все-таки, если не вручить, так прицепить медаль бывшему подчиненному. Да расстегни ты гимнастерку! Хороша медаль! А название какое: "За отвагу"! Или ты, может быть, считаешь, что тебе мало?

- Вы понимаете, товарищ старший... Андрей Алексеевич, я-то настроился на "Знамя"...

- Настроился? Все-таки ты еще пацан, Володя. Честное слово, зря я предложил комиссару сделать тебя из сержантов младшим лейтенантом. Зазнался ты. Определенно! А подсолнечное поле помнишь?

- Так то ж было...

- Не перебивай. Ты скажи честно: надо было тебе дать "Знамя" наравне с Яновским и Николаевым?

- Нет, не надо, - Сомин густо покраснел и потупился.

- Не крути курвиметр! Где я в лесу возьму новый? Теперь слушай. Это между нами. Комиссар велел представить тебя к ордену. Не знаю к какому. Он запомнил, как ты отказался ехать в госпиталь, ну и орудие твое действовало неплохо. Только я уверен, комиссар решил дать тебе орден в счет будущего, чтоб скорее из тебя вырос настоящий командир. Я считаю, и мой орден тоже в счет будущего, и поэтому пока не впадаю в телячий восторг. Теперь другое: Яновского нет. Будаков - сам себе хозяин. Твой наградной лист он порвал и написал новый - на медаль. Я тогда вмешался в это дело, но ничего, кроме неприятностей, не вышло. Да черт с ним, с Будаковым. Ты помни, что Яновский представлял тебя к ордену и оправдай его доверие. А орденов у нас с тобой еще будет много, если останемся живы.

На этом разговор о наградах был исчерпан. Они просидели до темноты под каштанами. Земсков снова взялся за карту. Он считал необходимым изучить досконально новый район, до того как дивизион включится в бои. Говорили они и об учебе. Земсков настаивал, чтобы Сомин каждую свободную минуту отдавал занятиям - потом будет некогда!

Приближение осени давало себя знать. Каштаны роняли медные листья, а после захода солнца стало холодновато. Уже по дороге в часть Земсков вдруг спросил:

- Знаешь, Володя, что самое главное для человека, в частности, для военного человека?

- Смелость? Знания?

- Да, конечно. Но есть одно качество, от которого зависят и смелость, и настойчивость в занятиях, и даже физическая выносливость.

Сомин с интересом ждал, что скажет его друг. Не в первый раз они говорили с глазу на глаз, но сегодня Земсков, обычно сдержанный и немногословный, казалось, хотел поверить ему свои сокровенные мысли.

- Я думаю, Володя, - сказал он, - самое главное для таких как мы верность. Без лозунгов. Просто верность. Даже если тебя незаслуженно обидели. Как бы ни было трудно, голодно, страшно - делай свое дело, раз ты - командир, да еще называешься моряком. Наверно, Яновский тоже так думает. Иначе зачем бы он столько раз говорил о Флаге миноносца. Наш флаг и верность - одно и то же. Вот Арсеньев. Не все в нем мне нравится, но за его верность можно простить все. Некоторые говорят, что весь Закфронт прижмут к морю на клочке от Туапсе до Сочи. Я этому не верю, но если так случится, то верность каждого будет, как на ладошке. Ты понял меня?

- Кажется, понял.

- И если есть у человека верность, то она выявится во всем. Пусть не сразу. Я понимаю, что людей надо воспитывать и учить, что смелость тоже вырабатывается, как привычка владеть собой, но нельзя быть по вторникам брюнетом, а по средам блондином. Или, скажем, если у человека бас, то он со всеми говорит басом - и с ребенком и со стариком.

Сомин молчал, стараясь как можно глубже понять Земскова.

- Прав я или нет? - спросил разведчик.

- Наверно, прав. Но я думаю, есть большая верность, когда надо проскочить через станицу, занятую немцами, и маленькая - ну, к примеру, не побояться испортить отношения с начальником из-за друга. Одни люди имеют большую, другие маленькую, а вот ты - обе, но на то ты - Андрей Земсков. А возьми Рощина. Видел его сегодня? У него тоже "Знамя", и он его заслужил. А можно назвать Рощина верным человеком?