Флаг миноносца

Солнце уже опускалось, когда Арсеньев привел свой дивизион в колхоз "Сеятель". Издали главная усадьба казалась кудрявым зеленым островом в степи. Среди деревьев белели стены добротных каменных построек. Ветряной двигатель подымал свою круглую голову над красной черепицей. Чуть поодаль выстроились веселые домики - белые, голубые, розовые. В лучах заката золотились оконные стекла.

- Хорошо! - сказал Бодров. - Сейчас славно бы баньку.

- Какая тут баня? Скорее спать, - возразил Ефимов, наводчик второй батареи. - Вот примощусь тут под деревом, пока снова не заиграют тревогу.

Странное впечатление производила эта усадьба. Все было на месте. Ни одного сожженного дома, ни одной сломанной штахетины в заборе, а людей нет.

- Фу ты пропасть! Неужто никого нет? - удивился Бодров. - Немцам, что ли, они оставили всю благодать?

Матросы разбрелись кто куда. Сомин с Белкиным вошли в просторный коровник. В стойлах было пусто. Из крана гулко капала вода в эмалированную раковину.

- Смотри, в каждом стойле поилка. Вот толково! - Белкин нажал ногой на клапан в глубине поилки, и из-под его сапога брызнули прозрачные струйки. - Понимаешь, как ловко! Захочет корова пить, ткнется мордой - и вода идет. У нас в Калининской области таких и не видели. А это - кабинка для дежурной доярки. И шкафчик с аптечкой есть! - восхищался Белкин. Он забыл в этот момент о том, что все это образцовое хозяйство будет сожжено, раздавлено гусеницами, разворочено снарядами и останется на месте зеленого острова только дымное пепелище.

Из коровника они прошли на птицеферму. Здесь тоже не было людей. Сетчатые, выкрашенные зеленой краской вольеры стояли распахнутыми. Легчайший белый пух носился в воздухе. А в кустах и на дорожках кудахтали белоснежные леггорны. Их было множество - сотни, а может быть, тысячи. Куры не боялись людей. Наоборот, они сбегались шумными стайками, увидев человека.

- Есть хотят! - сказал Белкин. Он нагнулся, чтобы поднять важного красноглазого петуха, но тут же махнул рукой и выругался длинно и нецензурно.

Сомин знал, что Белкин, не в пример прочим, никогда не ругается. Видно, уж очень накипело на сердце.

- Пойдем, сержант. Не могу я на это смотреть, - сказал боец.

Они прошли мимо пчелиного городка. Ульи стояли под яблонями, на которых уже висели твердые зеленые плоды. Вернувшись на орудие, Сомин увидел, что его бойцы развели костер. Над костром в ведре клокотало и подпрыгивало что-то белое. Он наклонился над ведром;

- Яйца! Откуда вы взяли?

- Тут их сотни! - сказал Писарчук. - И мед есть - сколько хочешь.

- Кто же вам позволил брать?

- А у кого спрашивать? - ответил Лавриненко. - Хозяева драпанули, значит все наше.

Сомину было противно с ним спорить. Он наскоро поел и пошел разыскивать капитана Ропака - начальника боепитания дивизиона, потому что на орудии оставалось мало снарядов.

Проходя через знакомую уже птицеферму, Сомин увидел босоногую загорелую девушку лет семнадцати, которая сидела на траве и кормила хлебными крошками большого петуха-леггорна.

Девушка чем-то напомнила Сомину Маринку. Такие же светлые, выгоревшие от солнца волосы. Пожалуй, больше ничего общего, а все-таки похожа... Кроме нее, Сомин не видел здесь никого из колхозников.

- Здравствуйте, - сказала девушка. Она поднялась и оправила юбку.

- Почему вы здесь? - спросил Сомин. - Ведь ваши все ушли.

- Ушли, - грустно кивнула она. - А я осталась. Птицу жалко. Столько к ней приложено работы!

- Сами вы птица! - рассердился Сомин. - Скоро сюда придут немцы, а вы возитесь.

Лицо девушки преобразилось, полные губы сжались, брови нахмурились;

- Без вас знаю. Драпаете, как зайцы, и еще учите!

Что он мог ей ответить? Девушка внезапно пожалела о своих резких словах. Она посмотрела на повязку на руке Сомина:

- Вам больно?

Он отрицательно покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

- Молока хотите?

- Мне ничего не надо, - сказал Сомин. - А вот с вами как быть?

Девушка тяжело вздохнула:

- Будь, что будет. Батька у меня помирает. Не могу же я его бросить! Обещали прислать подводу, только, наверно, обманут. Не до меня.

"Вот и она, как Маринка, - подумал Сомин. - Точно такое же положение. Как нарочно. А чем ей помочь?"

По дорожке гусак вел домой с озерца свою крикливую ораву.

- Это тоже ваши воспитанники? - спросил Сомин, чтобы что-нибудь сказать.

- Мои. Они на выставке были в Москве. И я с ними. А теперь все достанется немцам.

Она вдруг обняла Сомина и зарыдала:

- И я тоже останусь немцам, я тоже, как эти гуски. Все - им...

Теперь Сомин сам чуть не плакал. Чем он мог помочь этой девушке, оставленной на произвол врага? Чем помочь ее умирающему отцу? Даже своей родной Маринке он не помог, а только обидел ее.

- Я пойду, - сказала девушка. - Будьте вы целы и невредимы. Чтоб ваша любимая вас дождалась!

Она вытерла слезы рукавом и пошла напрямик через поляну. Сомин тоже хотел идти своей дорогой, но в это время начали рваться снаряды. Срезая ветки, зашуршали осколки. Сомин бросился к девушке. Она упала, даже не вскрикнув. Большой осколок врезался ей между глаз.

За деревьями гудели моторы.