Физик против вермахта

Первым прибыл первый секретарь Ленинградского обкома. Полный, с одутловатым лицом, Жданов тяжело перешагнул через порог и, негромко поздоровавшись, сел в ближайшее к столу кресло. Непрестанно вытирая выступающий со лба пот, он никак не мог отдышаться.

— Что происходит Георгий Константинович? — он налил из графина воду и залпом выпил ее. — Я ничего не понимаю. Мореманы на ушах стоят. В штаб флота звонил, а них все время занято. Нарочного посылал. Говорит, командование к тебе выехало. Что там Георгий? Фронт прорвали? Не тяни.

Выглядел Жданов плохо. Лицо обрюзгло, под глазами набухли темные мешки. Крупные градинки пота выступили на лбу.

— В горкоме сказали, что в городе спокойно. Немцы вроде не беспокоили. Неужели, флот обмишулился? — Жданов вопросительно посмотрел на Жукова.

Ничего не отвечая, командующий потянулся было к телефонной трубке и сразу же остановился на пол пути. За дверью послышались чьи-то шаги.

— Лупу тащи! — донесся из-за полураскрытой двери громкий, уверенный в себе голос. — Мигом! Одна нога здесь, другая там!

Наконец, в кабинет вошел высокий мужчина в форме генерал-майора авиации, Михаил Александрович Самохин. Бросив по сторонам быстрые взгляды, он широкими шагам подошел к столу и бросил на стол пачку фотографий. Взгляды Жукова и Жданова молча скрестились на толстой пачке.

— Я, товарищи, еще такого не видел. Полюбуйтесь, — пальцем он несколько раз ткнул в сторону снимков. — Не знаю, что это… Но мне это совсем не нравится.

Жданов схватил снимки первым и стал жадно вглядываться в них. Подслеповато щурясь, он поворачивал первый снимок то в одну, то в другую сторону. Бурча, что совсем ничего не нужно, первый секретарь обкома передвинул фотографии в сторону Жукова.

— Так-так, — пробормотал командующий, берясь за первую фотографию. — Хреновые у вас фотоаппараты, Михаил Иванович. Ни хрена не видно. Озаботились бы, достать технику получше… Сейчас лупу достану.

Самохин подошел к Жукову и положил перед ним одну из фотографий, вытащенную из пачки.

— Вот здесь, товарищ генерал армии, — потряс он фотографией. — Обратите внимание на это. Видите. Возле южного побережья Финского побережья… Вот здесь Ораниенбаум.

Вытащив из ящика стола лупу на длинной ручке, командующий склонился над столом. Увеличительное стекло открыло перед ним крайне странную картину. Со стороны моря в сторону Ораниенбаума протянулась обширная полоса абсолютно ровной поверхности, на первый взгляд, напоминавшей пашню. Здесь не было ни обрывистого берега, ни остатков разрушенных бомбами домов, ни развалин предприятий.

— Будто выжгли все, — вырвалось у него. — Выжженная, мать ее, земля. А это еще что такое?

Его взгляд остановился на другом фрагменте фотографии, который он самым внимательнейшим образом рассматривал в течении трех — четырех минут. После взял из пачки взял другую фотографию и вновь начал водить по ней лупой.

— Михаил Иванович, это корабль? — оторвавшись от фотографии, Жуков с недоумением посмотрел на генерал-майора Самохина. — Если это корабль, то какого черта он делает на берегу? Выбросился? Подбили?

В этот момент в приемной опять кто-то громко заговорил. Судя по густому басу и раздающемуся мату, за дверью находился командующий Балтийским флотом, вице-адмирал Трибуц. Через мгновение тот вошел.

— А вот сейчас мы и спросим у товарища вице-адмирала, — проговорил Жуков, вставая с места и направляясь к двери. — Не подскажите нам, товарищ вице-адмирал, что это за корабль тут сфотографирован? — с этим вопросом, он передал моряку фотографию.

— Это эсминец «Строгий», — ответил он, едва только взглянув на фотографию. — Вижу это авиаразведка постаралась. Посланные катера тоже только что вернулись с фотографиями… Честно говоря, товарищ командующий, я совсем ничего не понимаю.

В голосе всегда решительного и не знающего слова «нет» моряка слушалась явные нотки растерянности.

— Возле Оранинбаума творится что-то очень странное, — Трибуц подошел к столу и расстелил на его поверхности бумажный рулон, оказавшийся огромной фотографией. — Я приказал готовить к выходу линкор «Октябрьская революция» в сопровождении трех эсминцев…

Четыре головы наклонились над большим черно-белым полотном, над которым висела одинокая лампочка.