Фёдор Абрамов

«Проблемы нечернозёмной деревни, так остро поставленные в талантливых книгах Ф. Абрамова, В. Белова, других писателей, проблемы, о которых шла речь в докладе Л. И. Брежнева на XXVI съезде КПСС, волнуют всех. Взволнованно рассказывается о них и в повести “Мамониха”. И всё же по прочтении возникает чувство некоторой неудовлетворённости. Что могло в повести так привлечь критику? Ответ тут же: весьма неодобрительная обрисовка Абрамовым Гехи-маза, что “белокаменный” дом отгрохал, сад завёл и пасеку… Чересчур собственнические ухватки Гехи. Так, может, не стоит изображать таких Гех и ему подобных, которые крепко держатся на земле, как накопителей и вообще героев резко отрицательных? Может, стоит на них взглянуть более диалектически? Как то, кстати, и предполагает сегодня партия, отнюдь не выступающая против того, чтобы современный сельский житель имел и дом хороший, и живность разную, и приусадебный участок с добрым прибытком».

Вряд ли автор этой статьи не видел сути поднятой Фёдором Абрамовым проблемы. Конечно же, видел, но выставил всё в несколько ином свете.

Статья Унышева, спущенная с высокой газетной трибуны как разнарядка к действию, просто не могла быть не услышана на местах. В сущности, это было не что иное, как призыв к новому витку обличительной травли Фёдора Абрамова, пусть и не такой, какая была после выхода в свет статьи «Люди колхозной деревни…» и повести «Вокруг да около». И всё же что-то пошло не так. «Правда» не смогла «завести» процесс народного бичевания «Мамонихи», и газетёнки «первого звена» промолчали. Промолчала и «Пинежская правда».

Понимая сложившуюся ситуацию, Фёдор Абрамов напишет 28 октября 1980 года Александру Корзникову: «У меня сейчас чернейшая полоса. Ни во что не верю, нигде не вижу проблеска. И высказываться нельзя – всё рубят, что хоть мало-мальски от жизни».

И снова, уже в который раз, как ответ абрамовской души на несправедливость, на упорное нежелание быть услышанным – обида, раздражение и злость. И как следствие душевных мук – накаты глубокой меланхолии, выбивающей из привычного ритма жизни, отрывающие от любимого писательства эмоциональные срывы, бессонница.

Наверное, не стоит более углубляться в подробности описания настроения Фёдора Абрамова в этот период. И без этого всё понятно.

Спасением была поддержка близких, друзей, читателей, дороживших абрамовским словом. «Дорогой дядя Федя, – писала в телеграмме, отправленной в Комарово, племянница Галина, – спасибо за великолепные рассказы, правду жизни, за человека-труженика. Желаю здоровья, прекрасного отдыха, мудрых мыслей… Целую Галя».

В дни неимоверных душевных мучений одолевали мысли о любимой Верколе, виделся маленький хиленький домик на угоре, просторы Пинеги и окрестных лесов. В письме в Верколу Нине Афанасьевне Клоповой от 27 ноября 1980 года он с тоской воскликнет: «А так уж хочется к себе на угор, к Вам в гости – на уху, на губы, на рюмочку водки с серебринкой! (губы – отварная губа лося; серебринка – сёмга. – О. Т.)».

Впрочем, несмотря на определённое напряжение, связанное с «Мамонихой», издательства всё же про Абрамова не забывали. Тогда вышли «Братья и сёстры» в четырёх книгах в «Современнике», «Трава-мурава» в газете «Советская Россия» и даже «Алые олени» для самых юных читателей в издательстве «Малыш», «Из рассказов Олёны Даниловны» в «Детской литературе», а ещё ряд статей и интервью в периодике… Может быть, и не так густо, но и не сказать, что мало.

Если говорить о детской литературе, то следует отметить, что Фёдор Абрамов никогда не был её приверженцем. Выросший на пинежских сказках, к детской литературе как направлению вообще относился скептически. И его мнение на этот счёт весьма необычно и странно, с ним проще не согласиться, нежели принять его за чистую монету. Так, 6 июня 1978 года во время встречи с читателями в Ленинградском доме журналиста он, на удивление всех присутствующих, произнёс такую фразу: «Теоретически я деления на литературу для взрослых и для детей не признаю. Все хорошие книги – они и детям, и взрослым. Даже те, которые для двух-трёхлетних детей: я читаю Чуковского и восхищаюсь».

Не каждый читатель согласится с такой точкой зрения, ведь чтение не только воспитывает разум, оно ещё даёт и повод к созерцанию прочитанного. Взрослому легко понять Корнея Чуковского, но понять пятилетнему малышу Фёдора Абрамова нельзя. И с этим уже не поспоришь!

И всё же вряд ли можно усомниться в искренности сказанного Фёдором Абрамовым. Его мнение явно родилось не на пустом месте: вызревало, крепло, основываясь на собственном убеждении.

И впрямь, ни Достоевский, ни Шолохов да и Чехов с Куприным специально для детей не писали. Это уж потом – без их ведома – они вдруг стали детскими классиками. А так чеховскую «Каштанку» и «Белого пуделя» Куприна под силу почитать всем от мала до велика. Да и толстовское «Детство» и «Жизнь Арсеньева» Бунина не оставят равнодушными ни пытливого школяра, ни убелённого сединой старца.