Татьяна Шестакова в роли Лизы Пряслиной, Игорь Иванов в образе Егорши, Сергей Бехтерев вроде как и в неприглядной, но очень динамичной роли Григория Пряслина и Анатолий Колибянов в роли другого брата Пряслиных – Петра, Игорь Скляр в роли Таборского, Евгений Меркурьев в роли Калины Ивановича, Вера Быкова, исполнившая роль Евдокии Великомученицы… Блистательный состав актёров, многие из которых были рождены ещё студенческими «Братьями и сёстрами». Тонкая режиссура Льва Додина, очень верный и образно-насыщенный подход к оформлению сцены поистине волшебника в декорациях Эдуарда Кочергина (его «Холстомер» в главной роли с Евгением Лебедевым на сцене БДТ стал легендой)…
Эдуард Степанович в беседе с автором книги вспоминал:
«А куда деваться?! Сцена театра маленькая, а действия в спектакле проходят в пяти избах. Как их разместить на сцене?! Пять изб на сцене не построишь! Нужно было создать не только определённое пространство вокруг актёров, убрать всё лишнее со сцены, но и создать такой декор, который был бы понятен зрителю и который можно было обыграть. Нужно было скомпоновать воздух вокруг артиста так, чтобы сцена была свободной. Это было сложно.
И вот тут-то моё знание материальной культуры Русского Севера и пришлось к делу. Так в процессе непростой работы родилось оригинальное решение – выразить дома пятью подвешенными брёвнами, олицетворяющими охлупни крыш, и где у каждой избы свой “конь”. Так и получилось – пять разных коньков – пять разных изб. Ведь в действительности на северных избах каждый “конь” индивидуален! Это был такой наглый выход в оформлении сцены. И Додин на это пошёл и… выиграл.
И это ещё не всё. Наши “коньки” на сцене превращаются то в столы в скатертном убранстве, то в скамьи, а то и в качели! Мы сумели их обыграть так, что зрителю всё было понятно и предельно ясно.
Абрамов в процесс декорирования спектакля никоим образом не вмешивался, а когда сценография “Дома” была закончена, принял её, посчитав весьма убедительной».
Сценография «Дома» была не просто оригинальной, она была убедительной для зрителя.
И когда осенью 1977 года в Ленинградском отделении издательства «Советский писатель» вышли «Пряслины», одним из первых, кому Фёдор Абрамов подарил новое издание трилогии, был Кочергин. На авантитуле автор сделал такую надпись:
«Эдуарду Кочергину от почитателя его таланта.
И с этим не поспоришь!
Помимо студийной подготовки спектакля были выезды артистов и в Верколу, так сказать, для познания абрамовского слова в полном антураже.
И всё же, несмотря на такой состав колдовавших над спектаклем, он шёл к большому зрителю с большими трудностями. И ни юбилей писателя, ни награждение его орденом Ленина, ни читательское признание, ни даже постановки «Дома» на сценах Ярославского драмтеатра и театра в Вологде не давали той степени защиты, при которой можно было надеяться, что спектакль на сцене МДТ состоится, как говорится, при любой погоде. Самому Абрамову вместе с Додиным пришлось настойчиво обивать пороги властных коридоров, борясь за судьбу «Дома».
18 июня 1980 года Абрамов запишет в своём дневнике: «Да, снова битва. Битва за “Дом”, за спектакль. Решается вопрос: быть или не быть… Шёл 5-й спектакль, был принят худож. советом, но никакой окончательности. Спектакль шёл контрабандой. И вот-вот должен захлопнуться капкан». И как тут не отметить, что всё это происходило в юбилейный для Абрамова год на волне поздравлений!
Нездоровая обстановка вокруг спектакля не давала большого времени на раздумья, в связи с чем репетиционные сроки пришлось несколько сократить. Да и когда спектакль уже ставился на сцене МДТ, и во время гастрольных выездов театра каждый его показ мог вполне оказаться последним.
Но спектакль устоял, выжил.
Лишь спустя четыре месяца после состоявшейся премьеры спектакль окончательно одобрили. 22 сентября 1980 года В. Константинов и Б. Рацер сообщали Фёдору Абрамову, отдыхавшему в это время в Пицунде:
«Спектакль пришлось вновь уже показывать Бильдюкову (без этого они не подписывали афишу) (Бильдюков – заведующий сектором литературы и искусства Ленинградского обкома партии. –
Более подробно о том, как 16 сентября сдавался спектакль высокой обкомовской цензуре, сообщала Абрамову в письме 26 сентября 1980 года артистка Татьяна Шестакова: