Переживания, сомнения, в какой-то момент даже желание бросить работу над пьесой… Фёдор Абрамов, не скрывая, изрядно нервничал. Успокаивало лишь то, что, пока шла работа над правкой текста, Юрий Любимов, ещё не получив одобрения Главлитом первого варианта, не теряя даром времени, уже настойчиво репетировал пьесу и убирал из сцен и монологов то, что не одобрила цензура в ходе работы.
На одной из встреч с представителями Управления театров, музыкальных организаций и концертной работы Моссовета, состоявшейся в кабинете Юрия Любимова по поводу создания новой редакции пьесы, Фёдор Абрамов изрядно вспылил. Любимов в своей книге «Рассказы старого трепача» по этому поводу вспоминал: «Я помню, как в моём кабинете Фёдор Александрович вскочил и закричал: “Да я весь израненный, – как это я свою родину не люблю?! Может, это вы настоящие патриоты, а не я?!”».
Репетиции «Деревянных коней», начавшиеся ещё в ноябре 1973 года, шли всю зиму. И Фёдор Абрамов был вместе с театром. Его частое присутствие на репетициях, строгое и требовательное отношение к артистам, внесение своих предложений и замечаний привносили не только определённый авторский смысл в постановку, но и давали соответствующую установку правильной актёрской игре.
Актриса театра Татьяна Жукова спустя годы в интервью газете «Советская Россия» от 3 января 1982 года вспоминала, что Фёдор Абрамов, приходя на репетиции спектакля, много читал, говорил с артистами, что даже захотелось перенести достоверную мелодику его речи, которая свойственна жителям его родины, в спектакль.
Изольда Фролова, которой в спектакле досталась роль Мани-большой, в своих воспоминаниях «Ржут “Кони” на Таганке», опубликованных в книге «Воспоминания о Фёдоре Абрамове», так описывает мастерство Абрамова-драматурга:
«Умение этого крепкого, небольшого роста человека сосредоточить внимание нашего актёра, во многом искушённого, избалованного посещениями театра знаменитостями, поразило меня. Абрамов в своей читке сразу вылепил характеры героинь (Василисы Милентьевны, Пелагеи и Альки) сочно, зримо, артистично. Воссоздавая особенности каждой, смог передать взаимоотношения их “голосов”. Сразу стало ясно: автор не прост, не уступит свои позиции. Многие из нас переглядывались, как бы говоря: “Видали какой!” И продолжали с улыбкой слушать смелое чтение автора. Его интонации – внешне суровые, изнутри разгорячённые. Речь его мелодична: то частушечная, то сурово-песенная; сочетание чистоты родниковой и страстности горького слова. В речи автора ощущается замысел спектакля, который будет называться “Деревянные кони”…
Конечно, Абрамов обладает даром драматургическим: он артистичен. Скопировать его трудно, но зато в читке улавливаешь абрамовскую речь…
Абрамовский ум цепко схватил направление сценического замысла, он дал ему “добро”… Скрупулёзно выверял текст, будучи на репетициях, и впоследствии писал новый, исходя из игры актёра. Часто выступал против театральной престижности, ажитации, компромиссности в театре. Видел “отходы в сторону”, ругал, но и любил».
Удачно найденное Фёдором Абрамовым название повести «Деревянные кони» дало ёмкое заглавие всей пьесе. И это было очень символично. Черниченко по этому поводу в уже упомянутой выше статье писал: «Деревянные кони – образ труда и достатка, старины и надежд, образ и бытовой, и художественный, под коньком на крыше начиналась жизнь, под ним и отходила – к другим поколениям».
Дом Василисы Милентьевны и дом Пелагеи Амосовой – два разных действия спектакля, объединённых одной большой крышей дома-богатыря Русского Севера.
«Здесь всё подлинно – берестяные короба, пестери, бабкины прялки, лавки вдоль стен…» – напишет Юрий Черниченко. Антураж этого сценического дома был действительно изысканным, и всё благодаря работе художника спектакля Давида Боровских. По этому поводу Фёдор Абрамов в своём выступлении перед студентами Архангельского педагогического института 6 мая 1974 года скажет: «Мне очень нравится жёсткое, сухое, графическое оформление. Это сценограф, как сейчас говорят… Давид Боровских. Он специально ездил в Вологодскую область, вывез оттуда всякие берестяные, деревянные изделия, всё это на сцене создаёт, производит определённое впечатление».
Да и сам зрительный зал был оформлен по-особому. Был закрыт традиционный вход и оформлен специальный проход в зал через фойе. Пришедшие на спектакль как бы сами оказывались гостями в большом деревенском доме, попадая в переднюю часть избы – горницу по мостку, через сени, украшенные ситцевыми занавесками до самого пола, шли по домотканым дорожкам мимо подлинной крестьянской утвари и, по сути, сами становились частью происходящего на сцене действа. Все эти художественные изыски помогали зрителю ещё больше почувствовать дух атмосферы деревенской жизни, ещё глубже проникнуться содержанием пьесы.