Читаем Фёдор Абрамов полностью

Да, да, да! Давайте возьмём Ваш первоначальный вариант и последний, тот, что был представлен Малому театру (у меня они, кстати, сохранились) – ведь это просто несоизмеримые вещи! Примеры? Да начнём прямо с первой страницы – со вступительного монолога Анфисы. Вы ведь как его сделали? Две-три строчки сочинили сами, затем поработали ножницами (выстригли кусок из письма автора к другу), потом приписали ещё две-три строчки от себя и всё – готово. Надо ли говорить, что получился совершенно несъедобный винегрет, лишённый всякого языкового единства, и что мне пришлось коренным образом переработать его! И таких примеров множество. Их можно найти на каждой странице, где Вы так или иначе внесли свою лепту.

В своём письме моё участие в работе над инсценировкой Вы со свойственной Вам деликатностью называете “совместным редактированием”. Нет, Владимир Николаевич, это было не редактирование, это была каторга. Я целыми днями в поте лица, при ожесточённейшем сопротивлении с Вашей стороны (заметьте, я всё время воздаю Вам должное) вымарывал, вытравляя из текста Ваши слова и Ваши выражения, столь чуждые всему стилистическому строю моего романа, правил и вписывал заново целые куски в репликах, ремарках, возвращал характерам их изначальное звучание (это уже, замечу в скобках, по части драматургии). А сколько я выбросил, изъял разных сцен и эпизодов, сочинённых Вами в духе плохой брошюры и псевдонародности!»

Но и этому варианту пьесы «Две зимы…» не суждено было оказаться на театральной сцене. Что же не устроило тогда дирекцию театра? Письмо Царёва и Равенских в себе причины отказа в постановке такой версии пьесы, и отправленное ими Фёдору Абрамову письмо говорило лишь о необходимости дальнейшей работы:

«Дорогой Фёдор Александрович!

Получили Ваше письмо и новый вариант инсценировки. Большое спасибо.

Пьеса стала совершеннее по языку персонажей; каждый человек заговорил своим собственным голосом. А слово для актёра – великое богатство. Рука мастера чувствуется и в этой работе очень крепко.

Что же касается перевода романа на язык сцены, перевода прозы в драматургию, то здесь предстоит ещё труд и труд! Пока что инсценировка столь беднее и “прямее” романа, что ставить её в таком виде – значит не уважать и не понимать Ваше творчество.

Будем работать, Фёдор Александрович!

Будем вместе с Вами выстраивать спектакль, который и по духу, и даже чисто жанрово, по принципу одновременности действия, по полифоничности звучания тем и т. д. будет максимально приближен к Вашим “Двум зимам…”.

Выпуск спектакля намечен на июль этого года.

Просим Вас, дорогой Фёдор Александрович, – и настоятельно просим, – до создания окончательного сценического варианта пьесы в Малом театре инсценировку ни в коем случае не считать законченной и соответственно не передавать её никаким другим театрам.

Постановку “Двух зим…” на театре, как Вы знаете, разрешили (и не без скрипа!) именно Малому. Под нашу ответственность – художественную и партийную. И мы крайне озабочены тем, чтобы спектакль состоялся – достойно и без помех».

Могло ли разочаровать Фёдора Абрамова это письмо, в котором ясно говорилось, что пьеса в том виде, в котором она уже во второй раз подана, в театре не пойдёт? Впрочем, для себя Абрамов вряд ли мог поставить этот вопрос именно так. Понятно, что работать с Токаревым ему не хотелось. К тому же в Ленинградском государственном театре им. Ленинского комсомола (в 1991 году театр получил новое название – Государственный театр «Балтийский дом») уже шла работа над третьим вариантом инсценировки «Двух зим…», в основе которого лишь частично лежал второй вариант пьесы. Да, Абрамов нарушил возложенное на него Малым театром обязательство не передавать незаконченную инсценировку другим театрам. Но и Абрамова можно понять. Он устал от неопределённости Малого театра, да и отвергнутый вариант пьесы с его собственными правками уже был сигналом, что данную постановку в этом театре зрители вряд ли вообще увидят, хотя в письме Токареву Абрамов вроде бы и отметил справедливость руководства Малого театра и даже согласился с тем, что пьеса ещё действительно далека от романа и нуждаетсяной, а может быть, и в коренной переработке. И всё же для себя он уже принял иное решение. И, наверное, был прав.

7 января 1971 года в коротком письме Михаилу Царёву и Борису Равенских, словно освобождая себя от ненужных обязательств в отношениях с Малым театром, Фёдор Александрович напишет:

«В ответ на Вашу телеграмму от 30 декабря прошлого года сообщаю, что окончательный вариант пьесы вручён Вашему театру В. Н. Токаревым 29 декабря 1970 года…

Театры других городов страны проявляют большой интерес к пьесе, интерес, на мой взгляд, вполне закономерный, так как роман “Две зимы и три лета” хорошо принят советским читателем и критикой.

Сохраняя за Вашим театром право первой постановки в Москве, я не нахожу никаких оснований препятствовать их желанию поставить пьесу на своей сцене».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии