Финиш для чемпионов

Действительно ли только свидетеля? Может быть, причина упорного увиливания Давыдова от серьезного разговора заключается в том, что он замешан в преступлении и хочет избежать ответственности? Глава антидопинговой комиссии причастен к распространению допинга? Чего не бывает на этом свете! Особенно в нашем государстве, страдающем не столько от врагов, сколько от своих же чиновников. Это еще с советских времен повелось: какой начальник на чем сидит, тот тем и пользуется… Александр Борисович не относил себя к записным скептикам: напротив, свое мировоззрение он однажды, под пьяную руку, сформулировал как «выстраданный следовательский оптимизм». Но работа в Генпрокуратуре предрасполагает к самым печальным допущениям и выводам. Ну да ладно! Рановато строить догадки, пока не проведешь разведку боем: что же, собственно, за человек этот Тихон Давыдов?

А что же он, в самом-то деле, за человек?

Что тому было причиной — то ли температура воздуха, упорно не желающая снижаться даже в результате кратких бурных ливней, то ли расшалившееся подсознание — совершенно непонятно, только Александр Борисович постоянно ловил себя на том, что, разговаривая по телефону с Тихоном Давыдовым, воображает невидимого собеседника в крайне экстремальном, диковинном и наверняка имеющем мало общего с действительностью облике. Один раз это был действительно «неуловимый мститель», скакавший по среднерусской равнине с саблей на горячем гнедом коне и в буденовке. В другой раз Давыдов предстал в виде всадника опять же, только вместо сабли у него на боку находился кольт в кожаной кобуре, вместо буденовки голову украшала стетсоновская шляпа, а пейзаж лишился русских черт и смахивал на прерию. По-видимому, вся картина должна была изображать «неуловимого Джо». В третий раз, когда Турецкий негодовал по поводу того, как это Давыдову удается так ловко испаряться, он вообразил себе главу антидопингового комитета в виде джинна, который, завершив свои колдовские делишки, уползает обратно в медный кувшин, разукрашенный арабскими узорами, — до такой степени явственно, что набросал эту визуализацию духов шариковой ручкой на полях лежавшей перед ним в тот момент газеты. И у красноармейца, и у ковбоя, и у джинна вместо лица было пустое пятно. По идее, Турецкий должен был придать этим фигурам черты реального Давыдова, но так как Давыдов оставался для него существом полуреальным, восполнить пробел не мог.

«А вдруг он лохматый, — имея в виду Давыдова, цитировал про себя Турецкий стишок Агнии Барто, посвященный сверчку, — и страшный на вид? Он выползет на пол и всех удивит…»

Учитывая все вышесказанное, попробуйте вообразить чувства Турецкого, когда Неуловимый Антидопинговый Джинн самолично позвонил ему и попросил о встрече!

— Уж простите, Александр Борисович, я тут был немного занят, — умиротворяюще журчал в трубке Тихон Давыдов, — но, можно считать, совсем освободился. У меня тут будут на неделе дела в Лужниках, но сразу после этого, если удобно, готов подъехать куда вы скажете.

— Я рад. Давайте уточним время и место…

Турецкий договаривался о встрече со странным безотчетным чувством: как будто не верил, что она может состояться.

«Ерунда! — призвал он к служебному порядку свои беспокойные нервишки. — Заморочил ты себе, Саша, голову всякими ковбоями да джиннами, а теперь удивляешься, что Давыдов тебе не померещился. Тихон Давыдов — человек как человек, в точности как все люди. Вот как раз и прощупаю, что он за человек…»

Чувство стало слабее, но не исчезло. Однако Турецкий решил просто не обращать на него внимания.

20

— Применение анаболиков я считаю извращением самой цели спорта, — безапелляционно, как школьная учительница, проговорила Софья Муранова. — Человеческое тело — ведь это же совершенство, это самое прекрасное, что есть в природе! Знаете, что написал Леонардо да Винчи на полях рисунка, изображающего мышцы руки? Он примерно так обратился к зрителю: «Если тебе покажется, что этих мышц слишком много — попробуй убавь; если мало — попробуй прибавь; а если увидишь, что все находится в соответствии, вознеси хвалу Творцу, создавшему столь дивный механизм». Возвышенно, правда? Так же как наука и искусство стремятся показать, на что способен человеческий разум, в спорте человек старается выразить, на что способно его тело. К чему же тут посторонние влияния, лекарства, которые не добавляют совершенства, а калечат? Нет, извините! Я выступаю за естественность. Никогда не пользовалась анаболиками и стараюсь, чтобы других минула эта напасть.