Филипп II Македонский

Возобновление союза с Керсоблептом было большим достижением для Афин и первым чувствительным ударом по хитроумной дипломатии Филиппа с тех пор, как он стал царем. Однако худшее еще было впереди, так как македонские неудачи возымели действие и на Халкидский Союз. Вероятно, последовав примеру Керсоблепта, переметнувшегося на сторону Афин, и полагая, что Филипп не сможет оправиться от недавних поражений, Олинф вступил в переговоры с афинянами. Это было прямым нарушением договора с Филиппом от 357 года. Неизвестно, были ли эти шаги поддержаны всеми гражданами Халкидского Союза или только антимакедонской группировкой, но Филипп был неспособен помешать переговорам. И хотя они ни к чему не привели, вероятно, из-за осторожной позиции, занятой Эвбулом, Филипп хорошо запомнил попытку отступничества Олинфа и перестал полагаться на этот союз.

Несмотря на то что, как мы знаем, в 353 году царю пришлось пережить неприятные моменты в отношениях с собственной армией, к следующему году эти трудности разрешились, и он снова двинулся на юг. Для Филиппа было крайне важно восстановить боевой дух своего войска и веру в его полководческий гений. Чтобы достичь этих целей, необходимо было разбить фокейцев. За его замыслами, несомненно, стояла и личная обида, и желание отомстить Ономарху за поражение, тем самым одновременно показав свою силу как врагам, так и союзникам. Таким образом, где именно встретиться с Ономархом — в Фессалии, Беотии или другом месте — не имело значения. В действительности судьба распорядилась так, что следующая их встреча произошла именно в Фессалии. Услышав о приближении Филиппа, стоявшего во главе войска в более 20 тысяч пехотинцев и 3 тысяч всадников, Ликофрон, тиран Фер, известил об этом Ономарха. Учитывая численность македонской армии, Фокида, вероятно, путем подкупа, заручилась помощью Афин.[256]

Афиняне охотно согласились помочь Фокиде в борьбе с общим врагом, а взятки давали им возможность не тратить на войну запасы из собственных сундуков. Народное Собрание проголосовало за решение послать Хареса с флотом в Пагасский залив, чтобы не дать Филиппу захватить Пагасы, главную фессалийскую гавань. Пагасы были также единственным портом, куда мог зайти афинский флот, чтобы объединиться с войском Ономарха. Таким образом, наконец Афины по-настоящему вступили в Священную войну; очевидно, положение сложилось достаточно серьезное, чтобы даже осторожный Эвбул перешел к столь решительным действиям.

В 352 году, вступив в Фессалию, Филипп приказал своим воинам надеть перед боем лавровые венки, как будто они сражались «под предводительством самого бога».[257] Этот символ должен был означать, что Филипп сражается не просто из желания отомстить за себя и защитить своих фессалийских союзников, но что он воюет из религиозных чувств, защищая самого Аполлона.[258] В этом смысле македонскую армию вел в бой действительно сам бог. Хотя мы не можем сомневаться в благочестии Филиппа, главная причина его возвращения заключалась совсем в другом — в расширении македонской сферы влияния.

Филипп — спаситель Аполлона: новая политика Македонии в Греции

Я бы сказал, что возвращение Филиппа ознаменовало собой разительные изменения в его планах относительно Греции. До сих пор основная его цель заключалась в охране македонских границ от вражеских нападений, объединении своего царства, развитии экономики и нейтрализации, с помощью дипломатии и любых других средств, тех иноземных сил, которые прежде вмешивались в македонские дела. Главными такими силами были Афины, Фивы и Халкидский Союз. Как мы видели, он успешно выполнил эти задачи, но в 353 году он неожиданно потерпел крупное поражение в бою. Это не был полный разгром, но его армия бежала. Как сообщает Диодор, войска вынудили Филиппа вернуться в Македонию. Эти события позволяют понять, какие отношения установились между Филиппом и его армией, а также какие планы он вынашивал в отношении Греции.[259]