Филэллин

Я слышал, капитаны и матросы приходящих в Петербург греческих судов усиленно интересуются здоровьем государя. Этим якобы доказывается любовь к нему греков. Как бы не так! Его здоровье интересует их в том смысле, что они желают ему смерти. Надежды на перемену нашей политики в греческом вопросе они возлагают на Константина Павловича и с нетерпением ждут, когда он сменит на троне старшего брата. Им известно, что он владеет их языком, но они даже вообразить не могут, насколько безразличны ему их страдания.

Баронесса Криднер – барону Криднеру

Сентябрь 1824 г

Сожги все мои письма к тебе, если не сделал этого раньше. Мне диктовал их помраченный рассудок. Узнав, к примеру, что константинопольский патриарх Григорий был повешен на Пасху 1821 года, и тогда же на Святой Елене скончался корсиканец, я, сопоставив одно с другим, без всяких на то оснований вообразила, будто по смерти Бонапарта темный ангел покинул его тело, перенесся в Стамбул и вселился в султана Махмуда. В Ибрагим-паше я усмотрела провозвещенного пророком Исайей дракона – и подобным вздором досаждала не только тебе, но и государю. Недавно написала ему, умоляя забыть это как дурной сон. От долгих молитв у меня мозоли на верхней части голеней, такие же, как у него. Этот телесный залог нашего с ним родства в духе дает мне надежду, что он простит больной женщине ее глупости.

Я призывала его к войне с султаном, не вникая в препятствующие этому обстоятельства. Ни расстроенные финансы, ни происки англичан, ни положение государя как основателя Священного Союза не брались мною в расчет, я видела только страдания греков и поругание креста от полумесяца. Одно может меня извинить: в то время я неделями ни с кем не разговаривала, сутками не покидала мою комнату с занавешенными окнами, питалась сухими хлебцами, а по пятницам не брала в рот ничего, кроме воды, наконец, отлучила от себя любящую дочь, – и всё для того, чтобы в молитве духа открыть способ спасти Грецию. Я воображала себя Кассандрой и желала быть советчицей государя, когда персты безумия уже касались моей души.

Мне грозила смерть от истощения, лишь самоотверженность моей Софи вернула меня к жизни. Дочь ходила за мной как за ребенком, которого у нее нет, а затем уговорила поехать в Крым с князем и княгиней Голицыными. После того, как их любимое детище, Библейское общество, попало в немилость к государю, они решили основать в Крыму евангелическую колонию из немцев и швейцарцев. Мы с Софи и ее мужем, бароном Беркхаймом, а также с его сестрой, присоединились к ним.

В Кореизе у Голицыных имение, там и поселились. Чистый воздух, фрукты, морские купания должны поправить мое телесное здоровье, а духовное я обретаю в проповеди Евангелия здешним татарам. Князь занят хозяйственными делами будущей колонии, но Софи и княгиню я вовлекла в свое безнадежное, как считает мой зять и другие колонисты, предприятие. Они согласились со мной, что если нам будет сопутствовать успех, а война с Портой все-таки начнется, люди более энергичные и владеющие восточными языками под защитой русского оружия смогут применить наш опыт в Османской империи.

Я не столь наивна, чтобы рассчитывать на безраздельное обращение татар ко Христу; для начала они должны принять новое, не порывая со старым. Сумел же когда-то еврей Саббатай Цви соединить магометанство с иудейской верой! Его последователи поныне живут в Салониках, турки презрительно именуют их донмэ, то есть “отступники”, но тут сказывается общее, без различия наций и религий, свойство низких душ – принимать двоеверие за вероотступничество. Я довольно от этого настрадалась.

По моему мнению, сильному религиозному чувству крымских татар тесно в узких рамках исламского вероучения. Я убедила княгиню, что коли ты хотел дать коми-зырянам Евангелие на их родном языке, надо дать его и татарам. Их язык проще, чем коми-зырянский, зато отвлеченные понятия в нем развиты лучше, они всё же не язычники. Я собираюсь открыть им Евангелие, а не отнять у них Коран, и тогда, имея возможность сравнивать, когда-нибудь они сделают верный выбор. Разумеется, для этого понадобятся годы, а то и десятилетия, но и босняки, и албанцы, и сами турки, если удастся повторить на них опробованный нами метод, не смогут не измениться в душе, пусть даже внешне и останутся магометанами. Зароненные семена дадут всходы, милосердие проникнет в их сердца, и в руке, сжимающей ятаган, мы увидим ветвь оливы. В итоге греческий вопрос разрешится сам собой.