Фигня

– Благодарствуйте! – Настя поклонилась офене и поспешила за барышней, которая уже устремилась на звук волынки. Это на полянке за базаром, в окружении толпы зевак, показывал свое искусство медвежатник.

– А ну-ка, мишенька, – говорил он, – покажи, как бабушка Ерофеевна блины на масленой печь собиралась, блинов не напекла, только сослепу руки сожгла да от дров угорела? Ах, блины, блинцы!..

Медведь лизал лапу и ревел. Зрители добродушно смеялись, а Лиза и Настя пуще всех.

– А как, Михаил Потапыч, красные девицы белятся-румянятся, в зеркальце смотрятся, прихорашиваются?..

Медведь уселся, одной лапой стал тереть морду, а другой вертел перед собой…

В девичьей все были заняты делом: кто ткал, кто прял, кто шил, кто вязал. А кто и вышивал. В большой комнате было светло и уютно: в солнечных лучах плавали пылинки, горела лампадка пред иконой Богоматери, мирно постукивал ткацкий станок да журчали веретена. Девушки работали и пели – ладно, негромко и печально.

Вышла Дуня на дорогу,
Помолившись Богу.
Дуня плачет, завывает,
Друга провожает.

Друг поехал на чужбину,
Дальнюю сторонку,
Ох уж эта мне чужбина —
Горькая кручина!..

На чужбине молодицы,
Красные девицы,
Остаюся я младая
Горькою вдовицей.

Вспомяни меня младую,
Аль я приревную,
Вспомяни меня заочно,
Хоть и не нарочно.

Настя и Дунька трудились над нарядом для барышни. Одна обметывала ворот у рубахи, другая пришивала пуговки к сарафану.

Дверь тихонько приоткрылась, заглянула барышня, спросила кивком – ну как, готово ли?..

Настя и Дунька согласно кивнули в ответ.

Тогда Лизавета широко распахнула дверь и вошла решительно, по-хозяйски. Прошлась между девками, поглядывая строго – кто чего наработал, и вышла, на ходу еще раз покосившись на Настю и дав ей знак: жду, мол.

По уходу хозяйки Настя и Дунька скорехонько прикончили дело, перекусили нитки – и Настя на вытянутых руках вынесла сшитый синий сарафан и белую полотняную рубаху.

Не прекращая пения, девушки переглянулись улыбчиво – все-то они знали…

– …А ведь признайся, Настя, никогда еще не казалась я тебе так мила? – спросила Лиза, примеривая обнову перед зеркалом в своей светелке. – И почему я не родилась крестьянкою?!..

Она с удовольствием оглядела себя с головы до ног, потом низко поклонилась зеркалу, опустив руку до пола.

– Благодарствуйте, барин! – Выпрямилась и покачала головою: – Не пойму я, что вы говорите… – И сделала глупое лицо. – Я дочь Василья-кузнеца, из Прилучина, иду по грибы!.. Ну, как, Настя, похоже? – Лиза по-крестьянски закрылась рукавом.

Настя критически смотрела на барышню, скрестив руки на груди и подперев подбородок кулачком.

– Уж больно личико у вас… – Настя не могла подобрать слово, наконец, нашла. – Беленькое…

– А ты хочешь, чтоб оно черненьким было? Я, чай, не эфиоп!

Лиза рассмеялась и крутнулась перед зеркалом.

– Девка – и в туфлях! – фыркнула Настя. – Так не бывает.

Лиза задумалась на минуту – и сбросила туфельки.

– А босиком – бывает?

– Босиком бывает…

Прямо в белых нитяных чулочках Лиза сбежала вниз по лестнице, спорхнула с крыльца, пробежала несколько шагов по траве – и вдруг запрыгала, держась одной рукою за пятку.

– Ой, колется…

– Непривычны вы босиком, – подходя, сказала Настя. – Ножки нежные…

– Вели принести лапти, – приказала Лиза.

– Так по вашей ножке и не найти, больно мала, – засомневалась Настя.

– Тогда вели сплести! К утру чтобы были!.. – Лиза топнула необутой ножкой по земле, вновь вскрикнула от боли и схватилась за ногу.

Настя отломила веточку с куста, присела подле барышни и смерила веточкой ступню. Лишнее отломила.

…Весело помахивая веточкой-меркой, Настя бежала по тропинке вдоль берега. Река сверкала сквозь осоку, искрилась на перекатах. Змейкой струилась навстречу тропинка. Солнце мельтешило в листве. Настя жмурилась на бегу и чему-то улыбалась. На скрипучем мостке задержалась, глянула вниз. В прозрачной воде лениво шевелили хвостами голавли.

– Ужо я вас… – пообещала им Настя и сбежала с мостка, всполошив на мелководье белоснежных гусей. Они грозно зашипели вслед, но Настя уже скрылась за прибрежными кустами…

На лугу мирно паслись швейцарские коровы, позванивая своими колокольцами. Пастух Трофим, русый и кудрявый молодец, лежал навзничь в траве, запрокинув руки за голову, жевал травинку и смотрел в небо. Там захлебывался песней жаворонок.

– Трофи-и-им!.. – послышался крик Насти.

Пастух приподнялся на локте – вставать было лень – и с улыбкой поджидал девушку.

– Трофимушка!.. – Настя подбежала, запыхавшись, и села рядом. – Вот… – она протянула веточку и перевела дыхание, – надобно сплести пару лаптей по этой мерке.

– Изволь, – отвечал пастух, по-прежнему улыбаясь, – сплету тебе так, что любо-дорого… – Он разглядел веточку. – Кому ж это понадобились детские лапоточки?..