Ферсман

Вот для кого — для нее, для родины, для России, для ее народа нужна была наука, которую с такой любовью выращивали, как оранжерейное растение, на кафедре минералогии Московского университета.

Но такой ли эта наука нужна была их родине?

Почему так мало думал он об этом ранее?

***

Оказывалось, что жизнь нужно было начинать сызнова. Даже не сызнова — просто начинать.

Юность кончилась.

В непривычных раздумьях, захвативших, захлестнувших Ферсмана с головой, рождалась зрелость, а с нею вместе другие жизненные критерии и цели, другое понимание места ученого в обществе, а вместе с тем и его назначения.

V. ЗА ЦВЕТНЫМИ КАМНЯМИ

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!

А. С. Пушкин

По уральским калюжинам бодро цокает копытами сивая лошаденка. Когда под плетеный коробок подвертывается особенно крутая рытвина, коробок ныряет, и сбруя, свитая из веревочек, едва удерживает лошаденку в оглоблях. В самый коробок здесь — на Урале — никто не садится. Кому охота вытрясти душу, а то и быть вываленным на пне или на корнях?.. В повозке и сейчас везут лишь кое-какие вещички: мешки, чайники, одеяла, плащи. Владельцы их идут сзади.

Один высокий, круглолицый, без шапки, идет размашистым шагом, с жадным любопытством поглядывая по сторонам. Это бывший приват-доцент Московского университета, а в дальнейшем — ненадолго — профессор «вольного университета» имени Шанявского, ныне ответственный хранитель Минералогического музея Академии наук в Петербурге. Круглая борода разительно меняет лицо, но по упрямому ежику головы, по живости манер и округленности речений мы узнаем в нем Ферсмана.

Его спутник» поспешают за ним, перебрасываясь беглыми замечаниями. Только сегодня они встретили его на перроне небольшой станции Миасс Самаро-Златоустовской железной дороги, приютившейся на берегу веселого Ильменского озера. Он рассеянно отвечал на расспросы о столичных новостях, зато с большим интересом тут же перетрогал стены станционного здания, построенного из сероватого камня, внешне напоминающего гранит. В действительности это была редкая горная порода, названная в честь Миасс — миаскитом.

Сейчас же за станцией и за окружающим ее небольшим станционным поселком поднимается крутой лесистый склон Ильменской горы, кажущейся отсюда одинокой горной вершиной.

Сложив чемоданы в помещении школы, расположенной на склоне, Ферсман взял направление на вершину горы. Через сорок минут он уже карабкался на самые гребни ее окал. Прекрасный вид открывался перед ним. Одиночество Ильменской горы оказалось мнимым. Далеко на север, к медному Кыштыму и знаменитой своим филигранным чугунным литьем Касли тянулась цепь невысоких гор, покрытых густым сосновым лесом. После утомительного железнодорожного путешествия Ферсман как зачарованный рассматривал небольшое горное озерцо, затерянное между отрогами гранитных гор и обрамленное темной зеленью хвои.

Откуда название хребта? Не принесли ли его с собой новгородцы, переселившиеся в эти суровые вольные края с берегов озера Ильмень, вблизи которого расположен древний Новгород?

У подножья лепились маленькие — и приземистые станционные дома. Уходила в обе стороны двойная лента железнодорожного пути… Виднелись цепи сияющих холодных озер… С запада горы были окаймлены широкой долиной реки Миасс, с большими селами, лесами и пашнями. Эта низина отделяет Ильменский хребет от Большого Урала. На востоке горбились холмы, покрытые лесом, и снова шли озера извилистой формы. А еще дальше уходили на восток необозримые степи Западной Сибири.

На юге в бинокль можно было различить продолжение Ильменского хребта, называемое Чашковскими горами. За их скалистыми вершинами был виден Миасский завод, с длинным, уходящим вдаль заводским прудом. Еще дальше к югу раскинулись широкие низины с ленточкой Верхне-Уральского тракта, на котором маячили посаженные еще при Екатерине II редкие березы.

Взор Ферсмана с вожделением устремлялся не в туманную даль беспредельной сибирской равнины, а к самому подножью восточного склона Ильменского хребта, к холмистой и лесистой местности. Большая топкая лощина отделяет склон Ильменских гор от этих лесов. Повидимому, это заболоченное озеро, а самый лес пересечен лесосеками. Там-то и должны быть всемирно известные, по описаниям, копи драгоценных камней.

Ферсман возвращается на базу и торопит своих спутников. Какой там отдых! Какая передышка! Он трясся четверо суток в душном, дымном вагоне совсем не для того, чтобы на тесовом крылечке слушать свист стрижей. Скорее туда, где поднимается тонкий дымок костра, где старатели в незатейливых грохотах вымывают из гранитной дресвы блещущие золотинки, а за выступами зеленеющих гор скрываются знаменитые копи!..