Фернандо Магеллан. Книга 2

– Спасибо, Ричард, – воспротивился Антоний, – я не должен думать о теле. Надо молиться за колодников, за сорок человек, работающих в цепях.

– Адмирал позаботится о них: он заковал бунтарей, он и снимет кандалы. Пусть радуются, что живыми остались, поплывут в теплые моря, а не умрут на проклятом берегу вдали от родины.

– Он бьет их палкой по головам! – пожаловался священник. – Приказывает приводить по одному и бьет, бьет…

– Что делать с мятежниками, отказывающимися собирать хворост, возить воду на корабли? Сегодня один не пойдет, завтра – взбунтуются десятки!

– Нельзя истязать людей. Они созданы по образу и подобию Божию. Я сейчас прочитаю тебе… – он начал рыться в Библии.

– Сами виноваты, – равнодушно заметил Фодис. – Офицеры насильно не вербовали дураков.

– Это моя вина! – Антоний резко захлопнул книгу— Я не нашел нужные слова, не удержал от кровопролития. Бог послал меня для мира, а я посеял вражду. Нет мне прощения, пока люди не помирятся.

– Таким путем вы ничего не измените, – усомнился плотник, – не дотянете до весны, умрете от грудницы. Вон как дыхалка бухает, будто Маэстро Педро из пушки палит. Слабое у вас сердце, мышца у него тоненькая. Вас бы в Нормандию на молоко… – Фодис шумно вдохнул смолистый воздух, прикрыл покрасневшие глаза. – Дымом пахнет, – определил он, – столярной лавкой, очагом, кожей. – Немного помедлил и нехотя добавил: – Бог накажет виновного за людские мучения.

– Не надо наказывать, – перекрестился Антоний. – Я искуплю.

– Убивать себя – грех! – напомнил Фодис— Это от премудрости. Старый еврей сказал: «Большие знания углубляют скорбь!» Вы много читаете, поэтому душа болит.

Монах подхватил:

«Род уходит, и род приходит, а земля пребывает во веки,
Солнце всходит и заходит, спешит к месту, где встает.
Ветер идет к югу, поворачивает к северу, кружится на ходу,
возвращается на круги свои.
Все реки текут в море, но оно не переполняется; реки возвращаются
к месту, откуда выходят, чтобы течь.
Все вещи в труде; человек не может пересказать всего; не насытится
око зрением, не наполнится ухо слушанием.
Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться, нет ничего
нового под солнцем…
Нет памяти о прежнем, и не сохранится воспоминание о будущем…
Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме;
Предал сердце свое тому, чтобы испытать мудростью все, что делается
под небом: это тяжелое занятие Бог дал сынам человеческим,
дабы упражнялись в нем.
Я видел все дела, совершающиеся под солнцем, это все —
суета и томление духа!
…В большой мудрости много печали; кто умножает познания,
умножает скорбь»

(Еккл. 1, 4—18).

– Вы и впрямь святой, – удивился плотник, с восхищением разглядывая маленькую головку францисканца со слипшимися волосами и заросшей тонзурой. – Недаром капитан-генерал боится вас!

– Хочешь, научу тебя читать? Ты познаешь мудрость этой книги.

– Я не осилю буквы, да и зачем умножать скорбь?!

Он поднялся, взял рубанок, постучал по нему киянкой, нежно прикоснулся к доске, широким взмахом провел по краю. Медовое тело дерева слегка вздрогнуло, отозвалось глухим вздохом, обнажило белизну. Трепетная ленточка стружки вырвалась из-под рук Ричарда на волю, упала к ногам священника, свернулась пшеничным локоном нормандской крестьянки.

* * *