Фернандо Магеллан. Книга 2

Игорь Валерьевич Ноздрин Фернандо Магеллан Книга 2

* * *

Глава I Зимние хлопоты

В маленькой мастерской, устроенной в сотни шагов от воды на каменистом берегу, стучали молотки, всхлипывала пила, звонко пело железо. В тесном дымном срубе, с дырами-окнами, крытыми мутными волнистыми стеклами, с раннего утра возились люди. Чумазые юнги раздували мехи горна, гремели задвижками вытяжной трубы. Желтые искры вырывались из печи, сыпались в стороны, летели на грязный пол, затухали на сквозняке. Распахнутая настежь и подпертая валуном, обитая парусиной дверь выпускала наружу скапливающиеся под потолком клубы дыма. От чада и копоти слезились глаза, чесалось в носу текли сопли. Промерзшие моряки тянулись к теплу, искали случая помочь кузнецам поднести из-под навеса дрова, придержать доски плотникам, работавшим за грубо сколоченными верстаками в дальнем углу от наковальни.

Потный, румяный нормандец с «Сант-Яго» Ричард Фодис неторопливо строгал длинную узкую доску. Отросшие до плеч русые волосы, схваченные засаленной тесемкой вокруг головы, колыхались, вторили движениям большого здорового тела. Зажав веснушчатыми лапами рубанок, утонувший в огромных ладонях, медлительный и неразговорчивый Фодис с удовольствием делал привычную работу, добродушно поглядывал на больного священника.

В драной рясе, с непокрытой головой и голыми ногами, жалко поджав тощие коленки, Антоний сидел на куче ароматных стружек, пахнувших свежестью расколотого дерева. Раскрыв единственную сохранившуюся у него ценность – Библию, францисканец водил по цветным строчкам тонким пальцем со сломанным ногтем, шевелил синими бескровными губами, читал вслух срывающимся голоском, хрипел и кашлял в кулачок, чтобы слюни не падали на страницы:

«Я пролился, как вода; мои кости рассыпались;
Сердце сделалось подобным воску, растаяло посреди внутренности.
Сила иссохла, как черепок; язык прилип к гортани.
Ты свел меня к персти смертной…»

(Пс. 21, 15–16).

Вьющаяся стружка змейкой ускользала из-под рук плотника. Ему казалось, будто дереву больно и оно зашевелится под серебристым ножом, сморщится, всплакнет глазами-сучками. Он потянул носом, почувствовал запах парного молока, сосновой смолы. Усталые глаза Фодиса удивленно расширились, в них заплясали бесенята-огоньки пламени печи, гудевшей ровно и сыто. Шумно раздувая ноздри, он глубоко вздохнул, поискал кувшин с молоком, но спохватился, – отер ладонью лоб, почесал белесые волосики на груди, поправил доску. Антоний шелестел пожелтевшими страницами:

«Твои стрелы вонзились в меня, Твоя рука тяготеет на мне.
От гнева Твоего нет целого места в плоти моей, нет мира
в костях от грехов,
Мои беззакония превысили голову, отяготели на мне, как тяжелое бремя.
Смердят, гноятся раны от безумия моего.
Я согбен, поник, весь день хожу, сетуя;
Чресла полны воспаления, нет здорового места в теле.
Я изнемог, чрезмерно сокрушен; кричу от терзания сердца.
Господи! Пред Тобою все мои желания, дыхание мое не скрыто от Тебя.
Сердце трепещет; оставила сила, нет у меня света очей…»

(Пс.37, 3—11).

– Это написано обо мне, – решил монах.

– Какие у вас грехи? – не удержался Фодис.

Антоний вздрогнул, будто очнулся от сна, посмотрел на плотника затуманенным взглядом, словно видел его вдали на рыхлом сыром снегу.

– Если вы грешны, как же нам жить, надеяться на Царство Божие? – с трудом подбирая слова, спросил нормандец. – На вас нет и сотой доли грехов простого матроса.

– Болит, – поморщился францисканец, – вот здесь. – Он коснулся груди, закашлял. – На душе гадко.

– Это от простуды, а не от грехов, – подсел к нему плотник.

Куча стружек разом опустилась, Антоний скатился на пол. Фодис легко подхватил его, притянул к себе.

– Разве можно ходить в такой рясе? – укоризненно произнес он, брезгливо разглядывая рванье. – Босиком по снегу… Неужели у вас нет теплой одежды?

– Я все роздал, – простодушно ответил капеллан. – Так ходил святой Франциск. Я буду, как он, пока не замолю грехи.

– У вас нет их, – повторил плотник.

– Нет праведника без греха, – покачал головой Антоний, – на мне чужие грехи. Бог избрал меня агнцем-искупителем.

– Я сделаю вам сандалии на деревянной подошве, – пообещал Фодис.