Ферма животных

Лишения, которые приходилось нести, хотя бы отчасти скрашивались тем, что жизнь теперь стала торжественнее и красивее. Больше стало песен, речей и шествий. Наполеон решил проводить раз в неделю Стихийную Демонстрацию в память о победах и сражениях Фермы Животных. В назначенное время все животные, оставив работы, должны были в воинском строю и маршевым шагом делать круг почёта вдоль всех границ фермы. Во главе процессии шли свиньи, следом за ними лошади, потом коровы, овцы и домашняя птица. Псы бежали по бокам, а черный петух Наполеона вышагивал впереди колонны демонстрантов. Боксер и Кловер всегда носили зеленое знамя с копытом и рогом, украшенное лозунгом «Да здравствует Товарищ Наполеон!». После демонстрации декламировали сложенные в честь Наполеона стихи, а Визгун делал доклад, в коем знакомил животных с деталями последних достижений в области производства продуктов питания, а иногда палили из ружья. Величайшими энтузиастами Стихийных Демонстраций были овцы. Когда ни свиней, ни псов не было видно поблизости, кое-то, бывало, ворчал, что, дескать, мы зря, неизвестно ради чего выстаиваем на холоде часами, но овцы непременно прерывали ворчание единодушным блеянием: «Четыре — хорошо, две — плохо!». Но, в общем, эти торжества доставляли животным радость. Ведь они напоминали им, что, в конце концов, они и вправду хозяева сами себе и работают только на себя — и это служило им утешением. Песни и шествия, цифровые сводки Визгуна, ружейная пальба, петушиные клики и колыхание знамен помогали им забывать о пустом брюхе, хотя бы ненадолго.

В апреле Ферма Животных была провозглашена Республикой, благодаря чему возникла необходимость избрать Президента. Кандидатура Наполеона получила всенародное одобрение, и избрание его произошло единодушно. В тот же день Визгун сообщил, что открылись новые документы, которые содержат ранее неизвестные подробности о предательстве Снежка. Снежок не просто пытался, как прежде полагали, изменнически проиграть Битву у Коровника, но и открыто выступил на стороне Джонса. Это именно он возглавлял людские полчища и сражался против животных с кличем «Да здравствует Человечество!» на устах. Раны на спине Снежка, о которых кое-кто из животных еще помнил, были следами клыков Наполеона.

В середине июля после многих лет отсутствия на ферму внезапно вернулся ворон Моисей. Он совершенно не изменился, по-прежнему бездельничал и рассказывал теми же словами, что и раньше, байки про Леденцовые Горы. Он взлетал на верхушку шеста, хлопал черными крыльями и часами проповедовал всем, кто был расположен его слушать, указуя большим клювом в небо: «Там, в вышине, за тёмными тучами, высятся Леденцовые Горы, счастливая страна, где мы, несчастные животные, найдёт отдохновение от наших тяжких трудов!». Он даже утверждал, что как-то, взлетев очень-очень высоко, он побывал там и сам видел вечнозеленые поля клевера и растущие на заборах льняные жмыхи и куски колотого сахара. Многие ему верили. Если здесь они изнемогают от голода и непосильного труда, то почему бы им, действительно, не пожить в довольствии хотя бы за гробом? Это было бы справедливо! Что было непонятно, так это отношение к Моисею свиней. Все они презрительно отвергали россказни о Леденцовых Горах как выдумки чистейшей воды и все-таки позволяли ему оставаться на ферме, нигде не работая, и даже определили ему четверть пинты пива в качестве ежедневного пайка.

Как только копыто у Боксера поджило, он налег на работу еще ретивее. В этом году, правда, все животные работали как проклятые. В дополнение к повседневным полевым работам и возведению мельницы началось строительство заложенного в марте школьного корпуса для поросят. На полупустой желудок трудно было иногда выдерживать долгий рабочий день, но Боксер был непоколебим. Ни словом, ни делом он не выказывал никаких признаков упадка сил. Вот только внешность Боксера, пожалуй, изменилась: шкура не лоснилась больше, а задние ноги как будто усохли. Некоторые животные уверяли, что Боксер поправится, как только поспеет весенняя трава, но вот весна пришла, а Боксеру нисколько не полегчало.

Иной раз, когда напряжением всех мышц Боксер придерживал какой-нибудь огромный валун, скользящий по склону каменного карьера, казалось, что он держится на ногах только усилием воли. Можно было увидеть, как губы его складываются в слова «Я буду работать еще лучше!» — но голоса у него уже не оставалось. Снова и снова Кловер с Бенджамином умоляли его поберечь здоровье, но он не слушался. Приближался день, когда ему должно было исполниться двенадцать лет. Боксер был готов на что угодно, лишь бы до выхода на пенсию набрать достаточный запас камня для мельницы.

Однажды в поздний летний вечер внезапный слух пронесся по ферме: с Боксером, который ушел ворочать камни в одиночку, что-то случилось. Слух оказался верен. Еще через несколько минут два голубя, обгоняя друг друга, примчались с вестью: «Боксер упал! Он лежит на боку и не может подняться!»