Ферма животных

— Наш Вождь, товарищ Наполеон, — возгласил Визгун, выговаривая слова размеренно и твердо, — утверждает категорически, категорически, товарищи, что Снежок был агентом Джонса еще с тех времен, когда о Восстании никто и думать не думал!

— Ну, это уже совсем другое дело! — сказал Боксер. — Если это говорит сам Наполеон, значит, так оно и было. Наполеон всегда прав!

— Вот это уже правильное настроение! — сказал Визгун, но во взгляде его мигающих глаз была угроза. Уходя, он многозначительно добавил:

— Я предостерегаю всех и каждого: смотреть нужно в оба! У нас есть основания полагать, что тайные агенты Снежка и в эту минуту орудуют среди нас!

Четыре дня спустя Наполеон приказал животным собраться во дворе после обеда. Когда все были в сборе, из дома вышел Наполеон. Недавно он наградил себя орденами «Животное-Герой» I степени и «Животное-Герой» II степени, и оба они сейчас болтались у него на груди. Девять громадных псов прыгали вокруг Наполеона и рычали так, что у животных мурашки пробегали по спинам.

Все молчаливо ёжились на своих местах и, казалось, предчувствовали, что сейчас произойдет нечто ужасное.

Наполеон постоял, строгим взглядом оглядел присутствующих и издал пронзительный и высокий хрюкающий звук. Псы тотчас ринулись вперед и, схватив за уши четырех свиней, поволокли их, визжавших от боли и страха, к ногам Вождя. Из прокушенных ушей хлестала кровь, псы почувствовали ее вкус и, казалось, на какое-то время совсем ошалели. Ко всеобщему изумлению, трое из них бросились на Боксера. Первый пес был перехвачен копытом Боксера еще в прыжке и тотчас прижат к земле. Пес взвыл о пощаде, а два других отскочили, поджав хвосты. Боксер взглянул на Вождя, как бы спрашивая, что ему делать дальше. Наполеон, казалось, передумал и, скрывая испуг, строго приказал отпустить пса. Боксер убрал копыто, и помятый пес с воем метнулся прочь.

Суматоха улеглась. Четверо обвиняемых ждали, всем своим видом свидетельствуя о совершенных преступлениях. Наполеон потребовал, чтобы злодеи покаялись. Это были те самые четыре кабанчика, которые протестовали, когда Наполеон отменил воскресные митинги. Других подсказок не требовалось. Те признались, что с момента изгнания Снежка поддерживали с ним тайные сношения, содействовали Снежку в разрушении мельницы, вошли в сговор со Снежком с целью передать Ферму Животных в руки Фредерика. Они также добавили, будто Снежок доверительно признавался им в том, что много лет был тайным агентом Джонса. Как только они окончили свою исповедь, псы тут же перегрызли им глотки, а Наполеон зловеще вопросил, нет ли еще желающих в чем-либо покаяться.

Вперед вышли три черные минорки, зачинщицы яичного бунта, и заявили, что Снежок являлся им во сне, подстрекая к неповиновению Наполеону. Их тоже прикончили. Вышел гусак и повинился, что утаил шесть початков кукурузы с прошлого урожая и ел их по ночам. За ним овца призналась в том, что помочилась в поилку по наущению, конечно же, Снежка, а две другие овцы покаялись, что умертвили престарелого барана, особенно верного приверженца Наполеона. Они долго гоняли его вокруг костра, не обращая никакого внимания на кашель, терзавший несчастного. Все они были казнены на месте.

Череда признаний и расправ продолжалась до тех пор, пока у ног Наполеона не образовалась гора трупов и самый воздух не пропитался забытым со времен Джонса тяжелым запахом крови.

Когда резня прекратилась, все животные, за исключением свиней и псов, гуртом побрели прочь. Они были потрясены и опечалены. Они даже не знали, что их ужаснуло больше: измена своих товарищей, предавшихся Снежку, или жестокое возмездие, свидетелями которого они стали. Кровавые сцены им приходилось наблюдать и прежде, однако то, что произошло сегодня, показалось им ужаснее чего бы то ни было, потому что случилось между своими. С тех пор, как Джонс бежал с фермы, животные не убивали друг друга. Даже крыс никто не трогал.

Они поднялись на пригорок неподалеку от наполовину отстроенной мельницы. Чтобы было теплее, они сбились в тесную кучу. Здесь были Кловер, Мюриель, Бенджамин, коровы, овцы, вся стая гусей и кур — все, кроме кошки, которая внезапно исчезла как раз накануне устроенной Наполеоном экзекуции.

Некоторое время все лежали молча. Один Боксер остался на ногах. Он переступал с ноги на ногу, хлестал себя по бокам длинным черным хвостом, время от времени выражая свое недоумение коротким и негромким ржанием. Наконец он сказал:

— Не понимаю. Я бы не поверил, что такое может случиться на нашей ферме. Должно быть, мы и сами в чём-то виноваты. Вывод, я думаю, один — надо работать лучше. С сегодняшнего дня я буду вставать по утрам на час раньше, — и тяжелой рысью Боксер ускакал на карьер.

Там он, в качестве разминки перед сном, набрал два воза камней и отволок их один за другим на мельничный холм.