Повторяем: не следует преувеличивать степень «конфликта» между Николаем I и Листом. Лист любил Россию и внес огромный вклад в развитие ее культуры, до сих пор недооцененный. Масштаб его личности достоин большего, чем сохранение в памяти избитых анекдотов при фактическом забвении действительно важных сведений, касающихся творчества Листа, его благородства и бескорыстия.
Два оставшихся летних месяца 1843 года Лист с Мари д’Агу и детьми провел на острове Нонненверт. Это был последний приезд в их «маленький рай», последний всплеск угасавшего чувства. Лист отдыхал после напряженных гастролей в России и пытался писать. Мари делала наброски для романа. Время пролетело незаметно…
В начале осени они расстались. Мари с детьми отправилась в Париж; детей вновь взяла к себе мать Листа, жившая в то время в просторной квартире на улице Бланш
Для Листа передышка перед очередным гастрольным марафоном подошла к концу. На этот раз его ждал Мюнхен, где 28 октября публика устроила в его честь факельное шествие.
В Мюнхене Лист познакомился с художником Вильгельмом Каульбахом[305], творчество которого произвело на него сильнейшее впечатление. Далее путь Листа лежал в Аугсбург, затем в Нюрнберг, Штутгарт, Карлсруэ, Мангейм, Гейдельберг. Концерты следовали один за другим. Лишь в середине декабря Лист прибыл в Веймар, чтобы приступить к исполнению обязанностей капельмейстера — впервые в жизни.
Седьмого января 1844 года Лист дирижировал в Веймаре концертом, в программе которого была Пятая симфония Бетховена. В этот приезд он, согласно условиям контракта, прожил в Веймаре до конца зимы, а в последних числах февраля уехал в Дрезден, чтобы продолжить концертную деятельность.
В Дрездене состоялась новая встреча с Вагнером. 29 февраля Лист присутствовал на представлении «Риенци» в Дрезденской придворной опере, где год назад Вагнер занял должность капельмейстера. Вагнер вспоминал: «Я встретил его во время представления в уборной Тихачека[306], и здесь он так определенно и ясно высказал свое почти восторженное одобрение, что тронул меня до глубины души. И если это свидание не привело нас к более тесному сближению, то объясняется это тем особенным состоянием, в котором тогда находился Лист и которое заставляло его искать всё новых возбуждающих впечатлений. Тем не менее с этого момента всё чаще и чаще давал он мне свидетельства своего искреннего ко мне расположения. Видно было, что впечатление, которое я произвел на него, было прочно и серьезно, и участие его ко мне стало принимать самые яркие формы. Отовсюду, куда только ни заглядывал он в своем триумфальном шествии по миру, приезжали в Дрезден люди, принадлежащие большею частью к высшим кругам, чтобы услышать моего „Риенци“. Отзывы Листа о моей опере, отдельные исполненные им номера[307] заставляли их ждать впечатлений необыкновенных и значительных»[308].
Действительно, именно после этой встречи Лист по-настоящему стал принимать участие в судьбе Вагнера, всё чаще давая ему возможность убедиться в своем искреннем расположении, оказывая ему практическую помощь. Он пропагандировал произведения Вагнера, добивался их постановки, дирижировал ими, снабжал коллегу деньгами и ценными советами, опекал его, как собственного сына. Натура Листа позволяла ему гораздо прочнее стоять на земле, а не витать в облаках, что было свойственно порывистому Вагнеру. Можно смело утверждать, что без поддержки Листа, проявлявшейся во всём — от незначительных житейских мелочей до критических ситуаций, — Вагнер не смог бы достичь вершин творчества, а возможно, вообще погиб бы. Так что Лист, почти ровесник Вагнера, в некоторой степени является его
Что же касается того «особенного состояния» Листа, о котором пишет Вагнер, то во многих биографиях Листа говорится, что тогда он познакомился и даже влюбился в одну весьма экстравагантную особу — танцовщицу, получившую широкую известность как Лола Монтес