Ференц Лист

Гораздо важнее свидетельства современников о творческом росте Листа. И если русские, по словам Стасова, не сумели оценить гений Глинки, то таланту иностранного артиста дали очень глубокий анализ, причем не только музыканты. Одним из таких тонких ценителей был историк литературы, критик и публицист Степан Петрович Шевырев (1806–1864). Он отмечал: «В 1839 году, в Риме, я слышал в первый раз игру Листа. С тех пор прошло не так много времени, и если бы я не видел в лицо того же самого художника, то никак бы не мог поверить, что играет тот же Лист, которого слышал я назад тому четыре года. Так изменился он, так неизмеримо вырос в это время… Тогда, в поре кипенья неустоявшихся еще сил, он предавался каким-то неистовым порывам игры необузданной. Его инструмент и всё его окружавшее бывало нередко жертвою его музыкальных припадков. В парижских журналах, когда описывали его концерты, встречались подобные фразы: „четыре рояли были побиты неистовою игрою Листа“. Иные сравнивали его с Кассандрою, одержимою духом видений; другие с беснующимся; третьи просто с демоном, который выражает свои мучения на фортепиано и убивает свой инструмент в порывах ярости. С тех пор сделалось общим местом находить в игре Листа что-то демоническое, чего не было и тогда… но что уж вовсе нейдет к современному Листу, который явился к нам в самой цветущей поре своего развития, во всей стройности сил возмужавшего гения… Не скрою, что сначала я слушал его здесь с предубеждением, составленным в Риме, но скоро он овладел мною, и с третьей пьесы я уже испытывал на себе всю власть и силу его волшебных звуков»^[303].

28 (16) мая Лист дал последний, благотворительный концерт в Москве. Через четыре дня он уже возвратился в Санкт-Петербург. На этот раз Лист выступал здесь в основном вместе с другими артистами, чаще всего с Рубини. Их концерты прошли 4 июня (23 мая), 6 июня (25 мая), 8 июня (27 мая). Лишь 14 (2) июня Лист дал сольный концерт, где на новом рояле Лихтенталя под названием piano-orchestre впервые публично исполнил транскрипцию «Марша Черномора».

Утром 17 (5) июня Лист дал прощальный концерт, а ночным пароходом отбыл из Кронштадта в Любек. Из России он увозил произведение с характерным названием «Воспоминание о России. Листок из альбома» (Souvenir de Russie. Feuillet d’album).

В связи с этим на первый взгляд спешным отъездом коснемся еще одного эпизода, едва ли не наиболее широко растиражированного в литературе о Листе. Александр Ильич Зилоти описывает его со слов самого Листа: «Весною 1886 года Лист мне сообщил, что… собирается поехать в Россию, но что он не может решить поездку, пока не получит собственноручного приглашения от императора Александра III или императрицы Марии Федоровны. Я удивился такому условию приезда. Лист мне тогда рассказал:

„Когда я концертировал в России, я был приглашен играть у Николая I; во время моей игры Государь подозвал своего адъютанта и стал о чем-то с ним разговаривать. Я перестал играть; наступила тишина. Император подошел ко мне и спросил, отчего я бросил играть. Я ответил: ’когда Ваше Величество разговаривает, все должны молчать’. Николай I с минуту на меня с недоумением посмотрел; потом вдруг нахмурил брови и сухо сказал: ’господин Лист, экипаж вас ждет’. Я молча поклонился и вышел. Через полчаса в гостиницу ко мне явился полицмейстер и сказал, что через шесть часов я должен покинуть Петербург, что я и сделал. Вот поэтому-то я и могу вернуться в Петербург только по личному приглашению императора и должен ждать этого приглашения“»^[304].

Однако в день отъезда Лист не мог играть перед Николаем I; более того, он вообще не играл при дворе после возвращения из Москвы, при этом пробыл в Санкт-Петербурге более двух недель. Если же предположить, что инцидент произошел 24 (12) апреля, в самом начале гастролей 1843 года, во время концерта в присутствии императорской фамилии, то тем более нельзя говорить о высылке Листа из Петербурга: после придворного концерта он провел неделю в Петербурге, затем месяц в Москве и еще две недели в Петербурге!

При обилии мемуарной литературы, посвященной приезду Листа в Россию, нет больше ни одного упоминания об описанном Зилоти инциденте. Но если бы он действительно имел место, то смаковался бы всем высшим светом Петербурга и был бы едва ли не главной новостью. Значит, эпизод следует считать одним из «николаевских» анекдотов. Зачем Листу понадобилось спустя 43 года рассказывать его Зилоти, сказать трудно (сам Зилоти никак не мог придумать подобное). Скорее всего, в рассказе Листа есть некоторая доля артистической рисовки, временами свойственной ему. Красивая остроумная фраза, образ независимого молодого гения — немощные старики порой приукрашивают поступки своей молодости и выдают за свершившееся то, что лишь хотели сделать. Да еще и такое заманчивое оправдание отказа еще раз посетить Россию: «император духа приедет только по личному приглашению царствующего императора».