Феофан Прокопович

Утверждая главенство светского государства над церковью, мыслитель выступает не только против католических доктрин, обобщающих и обосновывающих практику существования института папства (Фома Аквинский, Роберт Беллармин и др.), но и против взглядов, обычаев, установлений русской старины, согласно которым «священство царства поболе есть». Ведь в России существовало если не верховенство духовенства над светской властью, то по крайней мере параллелизм двух властей — власти царя и власти патриарха. Вопреки этой традиции Прокопович доказывает, что главенство принадлежит только светской власти. Из верховенства светской власти следует подчиненность ей власти церковной. Апология юридического подчинения церкви светскому государству развита мыслителем в сочинении «Розыск исторический», которое во многом созвучно идеям, высказанным в Гоббсовом «Левиафане». В этом произведении Прокопович утверждает, что вся полнота власти в государстве безраздельно принадлежит царю. Патриарх и духовенство также подвластны и подсудны царю, как и все остальные подданные. Эта мысль последовательно проводится Феофаном на протяжении всего произведения. «Государь, власть высочайшая, — пишет он, — есть надсмотритель совершенный, крайний, верховный и вседействительный, то есть имущий силу и повеления, и крайнего суда, и наказания над всеми себе подданными чинами и властьми, как мирскими, так и духовными» (43, 23). В «Слове о власти и чести царской» Феофан подтверждает свою мысль о подчинении духовенства власти царя, духовенство низводится им до роли особого рода чиновников, пребывающих на службе светского государства.

Идея о подчинении церкви и духовенства светскому государству, с наибольшей полнотой выраженная в написанном Прокоповичем при участии Петра I «Духовном регламенте», приобрела силу закона. Объективно она способствовала высвобождению не только государства, но и всей общественной и умственной жизни России, прежде всего науки, литературы, искусства, из-под опеки духовенства. Не удивительно, что среди всех философских идей, высказанных Прокоповичем, именно это его требование, вытекающее из учения о просвещенном абсолютизме, о подчинении церкви государству, вызвало наиболее сильное сопротивление духовенства. Здесь речь шла уже не об абстрактном теологическом вопросе, а о реальных жизненных интересах, о власти, о сохранении или секуляризации церковной и монастырской собственности. Если критика Феофаном суеверий, невежества, стремление ввести разум и научные доказательства в обоснование веры объективно и подрывали основы, на которых держалась власть церкви, однако не были для нее чрезмерно опасными, так как она выработала умение приспосабливаться к новым условиям жизни, и в частности к достижениям науки, то отрицание Прокоповичем главенства церковной власти, теоретическое и практическое обоснование необходимости ее подчинения светскому государству касалось социального и имущественного статуса церкви и было для нее весьма ощутимым ударом. Поэтому упразднение верховенства церковной власти духовенство изображало как разрушение церкви и веры вообще, ее догматов и законов. Ведущие деятели православной церкви и ее идеологи, такие, как Стефан Яворский, Феофилакт Лопатинский, Георгий Дашков, выступили против Прокоповича.

Это выступление закономерно вытекало из всего предшествующего хода борьбы, которую Прокопович и другие прогрессивные мыслители того времени вели против церковников-ортодоксов. Она началась отнюдь не после публикации «Духовного регламента», «Правды воли монаршей», указа «О звании монашеском», а гораздо раньше, в первые же годы преподавания Феофана в киевской академии. Об этом красноречиво свидетельствует «Дело о Феофане Прокоповиче», из которого видно, что церковные ортодоксы наряду с обвинением Прокоповича в отрицании церковных обрядов, разрушении православных догматов вменяли ему в вину и то, что он не только елеосвящение, брак, но и священство не считал таинством.

Уже в это время сторонники ортодоксии устраивают для обличения еретизма Прокоповича публичные дискуссии в киевской академии и Братском монастыре. Его оппонентами в этих дискуссиях выступают Гедеон Вишневский, Маркелл Родышевский и др. Они внимательно изучают не только тексты его лекций и сочинения, но даже пометки на книгах, которые, по их мнению, имели целью «учение ариево оправдать», показать, «что Калвин, будто, право учит, а благочестивое учение наше аки бы неправое» (117, 2).