Прошел день, и прошла еще одна светлая «ночь», прежде чем он бросил оружие на песок. Больше суток Фома уходил от облавы, петляя, кружа и временами отстреливаясь. Очень скоро он понял, что за него взялись всерьез, и больше не стрелял по ногам. Он спасал свою жизнь и не считал чрезмерной платой за нее жизни каких-то чужаков. Подстрелить удалось только двоих – загонщики не рисковали зря. Любой стрелок мог бы гордиться попаданиями в ростовую мишень на несуразной для пистолета дистанции.
В него тоже стреляли, но больше как раз по ногам. Нетрудно было догадаться: кто-то из имеющих право отдавать приказы распорядился брать живьем.
Пули расплескивали песок. Одна оцарапала колено. Другая, пущенная чересчур высоко, пробила навылет рюкзачок и разнесла вдребезги бинокль, по счастью, не задев детонаторы «карманной артиллерии». Чуть позже, зажатый в скалах, он уже подумал, что все, крышка – и чудом прорвался, истратив все четыре гранаты. Один раз ему даже удалось навести преследователей на скопище ловушек – и черный провал сглотнул наиболее настырного, а остальные отступили.
Просочиться бы в свой феод! Пусть бы облава продолжалась и там – на здоровье! У себя дома любой феодал, держа в памяти приблизительное расположение ловушек и рискуя по-умному, за час-два уполовинит число загонщиков, а остальные крепко призадумаются. Уже не над тем, как словить беглеца, а как бы самим унести ноги. Не зря говорят, что дома стены помогают. Стены феода – неизвестные чужакам гиблые зоны.
Но здесь чужаком был он сам. Трижды лишь чудом удавалось избежать ловушек. Сам не понял, как успел выскочить из горячего вихря, не вдохнув раскаленного, как в домне, воздуха. Не сгорел, не задымился даже, а несколько ожогов первой степени – чепуха. Как всегда, как везде, ловушки не распределялись равномерно по площади. Сравнительно безопасные места сменялись жуткими «минными полями», сильно тормозящими продвижение. Не будь их, он наверняка спасся бы.
Но даже с ними Фома почти подобрался к границе своих владений, хотя оторваться от погони все-таки не сумел. Здесь уже лежали владения Губайдуллина, а не Перонелли. Бывший феод бывшего феодала. Больше десяти лет назад Фома побывал один раз в этих краях. Слишком давно, чтобы помнить невыразительный ландшафт. Что уж говорить о ловушках…
И все-таки он почти вырвался. Меж двух обширных полей зыбучего песка тянулся узкий и длинный перешеек. Форма и цвет песчаных волн многое скажут внимательному глазу. Проход казался безопасным.
Он и был таким. Ни одной ловушки, даже ни одной подлянки не встретилось Фоме до тех пор, пока он, уже торжествуя победу, не налетел с размаху на прозрачную стену.
Незримая твердь!
Даже не ловушка – просто невидимая преграда.
Борька нашел одну такую недалеко от оазиса Гвидо. Но та напоминала круто изогнутый арочный мост. Из-за крутизны взобраться на нее было трудно, зато никто не мешал соскальзывать сверху на заду, как с горки. Борька так и делал, вопя от удовольствия. Фома же раза два или три использовал незримую твердь, чтобы осмотреться с высоты. Ни на что более полезное она была не годна.
Скользя ладонями по твердому ничто, он прошел влево до границы зыбучих песков, затем так же вправо. Попрыгал там и сям, надеясь достать до верха.
Напрасно. На ощупь невидимая поверхность напоминала гладкое – не ухватиться – стекло. Выстрел не оставил выбоины, а на песок упала сплющенная пуля. Для подкопа не хватало времени, да он, наверное, и не принес бы результатов.
Без сомнения, его нарочно пытались загнать в эту мышеловку! И он радостно купился, поверив, что еще самую малость, еще совсем чуть-чуть…
Да и кто бы не поверил.
Преследователи – их было много – надежно перекрыли выход из западни. Они могли срезать беглеца первой же очередью, а у него не оставалось даже шанса прихватить с собой на тот свет хоть одного из них. Ему орали в рупор то, что он понимал и сам, – каюк и амба. Тогда он бросил пистолет на песок и стал ждать.
Избили его несильно, и Фома понял почему, когда его вели, скрутив за спиной руки. Был приказ доставить живым, и загонщикам, превратившимся теперь в конвойных, естественно, не хотелось тащить на себе полубесчувственное тело. Куда спешить, у этого тела все еще впереди. Этому телу не позавидуешь…
Зато его с охоткой подбадривали прикладами в спину.
Шли долго, цепочкой. Иногда меняли направление, обходя опасные места, иногда останавливались и ждали, выпуская вперед тщедушного мужичонку – проводника. Тот обильно потел, выражал взглядом животный ужас, лопотал на пиджин-рашене, но всерьез перечить не смел. Находить ловушки по косвенным признакам он не умел, чутья был лишен – словом, смертник. Впрочем, когда он ничтоже сумняшеся ступил на явный зыбун и с воплями начал погружаться, ему бросили веревку. Кажется, во владениях короля ничего не пропадало даром, включая человеческий материал.