Феномен

Закричал по рации о своем бедственном положении. Но рация безмолвствовала. Неужели… да, закон подлости в действии. Я вспомнил, что когда меня придавило глыбой, то в аппаратуре что-то хрустнуло. Значит, все сломано, связи нет. Не теряя самообладания — только бы не запаниковать — я отстегнул реактивный пистолет, чтобы изменить направление движения. Но поскольку я сильно кувыркался, то сориентироваться было очень трудно, к тому же торопился, стрелял куда попало и в результате с еще большей скоростью стал удаляться от астероида. Правда, кувыркание заметно замедлилось. Я заставил себя успокоиться и направил дуло пистолета точно против движения вперед, надеясь за несколько таких включений возвратиться на астероид. Выстрела, конечно, не было. Так и должно было быть, потому что день начался наперекосяк. Пистолет рассчитан на семьдесят включений, а я, самонадеянный болван, не удосужился утром его дозарядить. И поделом мне!

На высоте пятнадцати-двадцати километров меня с астероида не разглядят, и в бинокль вряд ли увидят, потому что я освещен солнцем сверху и обращен к астероиду, так сказать, ночной стороной. Безусловно, мое исчезновение уже заметили, уже ищут, я надеялся на технику и опыт людей, и был уверен, что меня найдут. Было лишь стыдно за свою неловкость и головотяпство, за наплевательское отношение к своим обязанностям.

Мне на первых парах казалось, что люди здесь беспечны и самонадеянны, но позже я все более убеждался, что у них сильно развито чувство ответственности, они дисциплинированы, и это не принуждение, это у них с детства, можно сказать, в крови. Ведь вон какие тут есть опытные космонавты, мастерски управляющие движением своего тела, но даже и они всегда страхуются фалом и пистолет заряжают по два-три раза в день.

Стало страшно! Это только казалось, будто я неподвижно повис, а фактически я летел, как писали в наших учебниках физики: «После прекращения действия внешних сил тело движется равномерно и прямолинейно». Рано или поздно притяжение Юпитера или Марса изменят мою траекторию и тогда начнется катастрофическое падение. Но, скорее всего, я стану спутником, этакой миниатюрной, биологической планеткой. Конечно, на Бакане поднимут тревогу, свяжутся с находящимися поблизости кораблями, а поблизости — это десятки миллионов километров. Пока прилетят, пока найдут…

А долго ли я протяну? Беспокойства о нехватке кислорода не было, и теплоизоляция скафандра была отличной, а вот с питанием — дело дрянь. Голодная смерть! Нет, хуже — смерть от жажды. Я обречен. Оставалось надеяться на чудо, но чуда быть не могло. Я был в гораздо худшем положении, чем Потапов и Попов. Солнце делало медленные обороты вокруг меня, это значит, я, как и положено небесному телу, вращался вокруг своей оси, проходившей наискосок от плеча к бедру. Бакан уже превратился в неприметную звездочку. Немыслимый покой, жуткая тишина, однообразная россыпь звезд. Хоть бы Землю найти, попрощаться мысленно с ней.

Сон был не сон, а какое-то полузабытье. Пить хотелось все сильнее, в горле пересохло, язык стал шершавым как наждачная бумага. Я представил, как мой труп находит корабль и доставляет на землю. Юлия плачет и казнит себя за ненужное наказание. Владимир считает себя главным виновником моей гибели и не хочет жить на свете, Добрыня постарел и весь ушел в себя. В институте — траур. Не уберегли феномена. Шевельнулась спасательная мысль, что на земле меня смогут оживить. Нет, не оживят — распад белковых структур мозга необратим, тем более, что процесс распада зайдет слишком далеко, он уже перейдет в стадию разложения. Интересно, поставят ли мне памятник? А какой некролог будет? До чего пакостливые мыслишки лезли в голову! Счет времени я давно уже потерял, апатия стала моим обычным состоянием. В минуты осмысливания своего положения становилось невыносимо горько и жутко. Сколько раз я наблюдал на чердаке в самодельный телескоп ночное небо. Мог ли я тогда предположить, что собственной персоной буду вот так, медленно кувыркаясь, лететь в межпланетном пространстве, да еще в полном одиночестве.

Чтобы заглушить страх перед неизбежностью смерти, я заставлял себя жить воспоминаниями. Передо мной проплывали созданные воображением лица давно умерших друзей. Какое удовольствие было ездить на аварийке по заявкам «запах газа в квартире», шутить или ругаться с абонентами в зависимости от того, у кого какое настроение. Славные были люди, хоть встречались и вредные, ругались, жалобами грозились, но все равно люди по-своему хорошие. Даже моя сварливая соседка в общем-то была замечательной женщиной. В добром расположении духа она приносила мне, по знакомству, сардельки из столовой. Себе-то, конечно, бесплатно брала. И все-таки спасибо ей! Как давно это было!