Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском

Утром Феликс Дзержинский, теперь уже бывший ученик, пришел в гимназию. В канцелярии документы выдали быстро, и он, не задерживаясь, направился в учительскую.

Была перемена. Учителя отдыхали. Кто жевал бутерброд, прихлебывая чай, кто курил, стоя у распахнутого окна. Лениво перекидывались словами.

— Господа, — сказал Феликс, остановившись в дверях, — прошу извинить меня, я хочу попрощаться и поблагодарить вас за все доброе, что вы для меня сделали...

— Похвально, похвально... — произнес преподаватель русского языка с нелепой фамилией Рак. Внешность его в чем-то соответствовала фамилии: злые выпученные глаза и торчащие в стороны рыжеватые усы. Он отодвинул стул, шагнул к Дзержинскому и протянул руку. — Желаем вам, молодой человек, всего доброго!

— Простите, — остановил его Феликс, — но к вам это не относится. Я благодарил учителей, которые делали мне добро, прививали любовь к знаниям. А вы, запрещая нам говорить на родном языке, вызывали в нас чувство протеста... Так знайте: учителя-притеснители сами воспитывают революционеров, готовят борцов за свободу. Но за это я не могу вас поблагодарить, господин Рак... Вот и все, что я хотел сказать. — И Феликс закрыл за собой дверь.

В учительской были ошеломлены словами вчерашнего гимназиста. Какое-то мгновение Рак стоял с протянутой рукой, потом растерянно ее опустил.

— Я?.. Я готовлю революционеров!.. — воскликнул он. — Ну, милостивые государи, такого я еще не слыхивал!.. Это же настоящий преступник!.. Из таких людей вырастают цареубийцы! Да, да, вы слышали, как дерзко он говорил!.. Слава богу, что он ушел из нашей гимназии! Мы не отвечаем за него ни перед богом, ни перед полицией...

4

На хутор Дзержиново, доставшийся отцу по наследству, семья переехала за несколько лет до рождения Феликса. Здесь он и родился и вырос. Всем существом своим был он привязан к привольным белорусским полям, к тихой речке Усе с холодными родниками, с прозрачной коричневой водой, настоенной на корнях и торфяниках, к белым пескам, невесть откуда взявшимся среди болот и лесов, переходящих в таинственную, манящую своей прохладой Налибокскую пущу.

Отец Феликса, преподаватель математики и физики в таганрогской гимназии, переехал в Дзержиново по совету врачей. Бич девятнадцатого века — туберкулез — поразил и его. Он умер, когда ему еще не было сорока лет, оставив восьмерых детей, старшей из которых — Альдоне — шел семнадцатый год.

Так и остались Дзержинские на своем хуторе. Жили трудно, но дружно, боготворили мать, отплачивая ей сторицей за все, что она делала для них. В памяти Феликса навсегда сохранились зимние вечера в уютной гостиной при свете керосиновой лампы под матово-белым абажуром, который излучал мягкий, призрачный, почти лунный свет. То были вечера, принадлежавшие Елене Игнатьевне и ее детям — только им одним.

Елена Игнатьевна обычно сидела в кресле-качалке, прикрыв ноги легким пледом и положив на подлокотники свои красивые руки. Она вполголоса рассказывала детям о былом и далеком — о подневольной жизни поляков под царским гнетом, о борьбе и восстаниях на польской земле против самодержавия.

Дети всегда с нетерпением ждали приближения вечера, ждали, когда мать спросит, ни к кому в отдельности не обращаясь:

— Ну а где же мой плед?

Поднималась веселая возня: каждый старался первым услужить матери.

— Я расскажу вам, дети, о Тадеуше Костюшко, о человеке, который боролся против рабства...

Так или примерно так начинала Елена Игнатьевна свой неторопливый рассказ.

Но спокойное, медленное течение ее речи нарушалось. как только она начинала рассказывать о царском генерале Муравьеве, прозванном в народе «вешателем». С какой жестокостью расправлялся он с польскими повстанцами! Став генерал-губернатором, он усеял всю Польшу виселицами, угнал в Сибирь тысячи участников восстания...

Гораздо позже Феликс вспоминал в письмах к сестре Альдоне о жизни в Дзержинове.

«Я помню вечера в нашей маленькой усадьбе, когда мать при свете лампы рассказывала... о том, какие контрибуции налагались на население, каким оно подвергалось преследованиям, как его донимали налогами...

Уже тогда мое сердце и мозг чутко воспринимали всякую несправедливость, всякую обиду, испытываемую людьми, и я ненавидел зло.

Я чувствую в себе и нашу мать и все человечество. Они мне дали силы стойко переносить все страдания. Мама наша бессмертна в нас, она радуется и печалится вместе с нами. Она дала мне душу, вложила в нее любовь, расширила мое сердце и поселилась в нем навсегда».

Летом вечерние семейные беседы переносили на крыльцо дома, под темный шатер неба, усеянный звездами. И каждый раз, будь то летом или зимой, вечера в усадьбе Дзержиново заканчивались тем, что Елена Игнатьевна садилась за фортепьяно и все вместе пели народные песни либо слушали Шопена и Чайковского. Говорили, что Шопен был дальним родственником Дзержинских, но так ли это, Феликс не знал.