— А мы уже всё о вас знаем, — сказала Роза, когда они вышли с перрона на улицу. — Вы уже дважды бежали из ссылки, а по поводу вашего ареста писали в «Искре»...
— Смотрите какой я знаменитый! — рассмеялся Феликс. — Вот уж не думал.
— К тому же мы с вами земляки — оба из Вильно, — добавил Тышка. — Питаю самые нежные чувства к нашему городу, хотя не был там с незапамятных времен.
— Я вас понимаю, — сказал Феликс. — Удивительные свойства имеют родные места, как и воспоминания детства...
— Все это верно, — согласился Юлиан Мархлевский, — но вас объединяет еще и единство мыслей, взглядов.
— Именно так, — подтвердил Тышка. — Юлиан мне рассказывал о вашей работе в Варшаве. Да, вы так много сделали...
— К сожалению, это было уже давно. Да и не так-то уж много... Единственное, что удалось, — восстановить связь с рабочими, отколоть многих от ППС: сначала сапожников, затем столяров, металлистов, булочников. В Варшаве было тогда больше двух тысяч пекарей.
На квартире у Мархлевского, где-то недалеко от Люстгартена, разговор не иссякал до позднего вечера. Пришел Адольф Варский, которого Феликс немного знал по Варшаве, появился живой, темпераментный Ганецкий, он же Куба. Так звали его в подполье. Роза несколько раз уходила в кухоньку, готовила кофе. Возвращаясь, включалась в разговор.
В Берлине на первое время Феликс поселился в квартире Мархлевского. Когда гости разошлись, Феликс спросил:
— А кто эта Роза с чудесными глазами?
— Роза?.. Так это же Люксембург, жена Тышки.
— Она?! Такая молодая! — вырвалось у Феликса. Трудно было представить, что это та самая Роза Люксембург, автор книг, доходивших и к нему в ссылку...
— Вместе с Розой мы издаем газету «Справа роботнича». Она прекраснейший человек, умница и, как видишь, неплохо варит кофе, — рассмеялся Мархлевский.
На конференции представителей польской социал-демократии, которая вскоре состоялась в Берлине, были все собравшиеся у Юлиана Мархлевского в день приезда Феликса. Приехало еще несколько человек из Варшавы, Лодзи, из Кракова. Были товарищи из Берлина, Женевы. Но в общей сложности собралось не так уж много: почти все уместились за раздвинутым по такому случаю обеденным столом.
Заседали один день и закончили конференцию выбором Заграничного комитета польских социал-демократов. Дзержинскому сразу дали множество поручений — работу секретаря, издание партийной газеты и нелегальной литературы. Ему же поручили и весь кольпортаж — снабжение литературой партийных организаций, находившихся в Королевстве Польском.
Товарищи советовали Феликсу, прежде чем приступить к работе, поехать лечиться, а потом обосноваться в Кракове, где и наладить издание газеты.
— И еще вот что, — сказал Мархлевский, — кличку надо менять. Яцек, Переплетчик — все это полиции давно известно. Как будем тебя величать?
— Не все ли равно?
— Тогда буду твоим крестным отцом... «Юзеф» тебя устраивает? Вот и отлично!
Простившись с друзьями, Феликс уехал в Швейцарию.
Дилижанс остановился около крохотной гостиницы, прилепившейся к живописной скале, на которой росло одинокое дерево. Договорившись с хозяйкой насчет ночлега, Феликс расспросил о дороге в санаторий, где лечилась Юлия, и, оставив в отведенной ему каморке саквояжик, отправился туда.
День выдался солнечный, воздух был удивительно прозрачный. Горы, покрытые снегом, высились, казалось, совсем рядом. В долине краснели черепичные крыши Лейзена, а еще дальше, за утесом, открывался край большого озера.
Но когда Феликс подходил к санаторию, все вдруг изменилось. Откуда-то наплыли облака, сырой туман затянул и домики, и санаторный корпус, который был совсем уже близко.
Сестра милосердия с голубым крестом на рукаве блузки и на косынке, спадавшей на плечи, как у монахини, проводила Феликса на веранду, где в шезлонгах, укутанные пледами, лежали больные женщины. Их было немного, всего пять.
Юлия приподнялась навстречу склонившемуся к ней Феликсу, стиснула ладонями его голову и долго-долго смотрела в глаза.
— Я так ждала тебя, Фелик! Теперь все будет хорошо! Правда?
— Да, да! Наконец-то! Я тоже ждал нашей встречи... А ты совсем неплохо выглядишь!
— Правда? Я очень рада... Я стала гораздо лучше себя чувствовать с того часа, когда узнала, что ты уже в Кракове.
Говорили о том о сем, как всегда бывает при первой встрече после долгой разлуки. Феликс жаловался на врачей: заставляют лечиться, когда ему нужно просто отдохнуть. Юлия говорила, что к зиме собирается вернуться в Вильно: зима действует на нее лучше всякого санатория.
Шурша белоснежной крахмальной юбкой, на веранду вышла сестра милосердия и сказала Юлии, обращаясь почему-то в третьем лице:
— Фрейлейн следует пройти в свою комнату, на веранде становится сыро... Господин может подняться тоже, но ненадолго: посетителям разрешено оставаться до пяти часов.
Феликс помог Юлии подняться. Она бодро пошла вверх по лестнице, но на площадке остановилась, растерянно взглянув на Феликса:
— Отдохну немного, можно?..