Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском

Встретились на площади в Старом городе, перед фонтаном с бронзовой сиреной — самое надежное место для встречи с людьми, плохо знающими Варшаву. А Феликс еще осваивался с городом, свободно ориентировался только на основных улицах и площадях.

На громадном четырехугольнике булыжной мостовой, огороженном фасадами старинных домов, гомонила толпа. Здесь, как на ярмарке, покупали и продавали всякую снедь. Из ларьков и палаток кричали зазывалы, повсюду сновали мальчишки, тараторили женщины. У тротуара маячил городовой в синем кителе.

Ян Росол сам подошел к Дзержинскому, узнав его по газете «Варшавские ведомости», торчавшей из правого кармана ветхого пиджака.

— Так это ты сбежал из ссылки? — спросил он Феликса, когда, спустившись в подвальчик, они уселись за голый струганый стол и заказали пиво.

Здесь, в дальнем углу пивного зала, было совсем темно, даже в дневное время в подвале горели свечи и керосиновые лампы. Феликс кивнул:

— Еще месяц назад... За это время успел побывать в Вильно, оттуда меня спровадили было за границу, а я взял и приехал сюда — в Варшаву.

— Молодец! — одобрил Росол.

Росол был плечист, широк в кости, с крупными чертами лица. Руки его выдавали в нем рабочего-металлиста — покрытые чернотой, въевшейся в кожу, словно татуировка.

Ян расспросил о Вильно, рассказал кое-что о Варшаве. Говорил, не называя ни одного имени, ни одной фамилии.

Феликс обратил на это внимание.

— Ловко ты рассказываешь, — рассмеялся он. — Не прицепишься! Без людей, без фамилий...

Росол улыбнулся.

— А я про тебя так же подумал: вот, думаю, парень молодой, а дело знает. Говорит осторожно, за все время никого не назвал... Теперь слушай меня внимательно: живу я в Мокотове, но заходить ко мне не советую. Дом наш «на карантине». Знаю — полиция за мной наблюдает. Иначе и быть не может. Сам посуди: я — недавний ссыльный, жена была под надзором полиции, высылали в Ковно, тоже недавно вернулась. Сын старший по сей день в тюрьме. Вроде как вся семья каторжная. Остается младший, Антон, помоложе тебя будет. Этот еще не замешан. Вот через него и держи связь. Будете вроде как товарищи... Ночевал-то ты где?

— Первую ночь на вокзале, потом у человека, который тебя нашел.

— Не годится! С жильем что-нибудь придумаем. А сегодня пойдешь в Мокотов. Запомни адрес. Скажешь, кузнец прислал. А теперь давай расходиться. Антона я к тебе завтра утром пришлю, он сведет тебя еще с одним человеком.

Так началась жизнь Феликса в Варшаве.

Росол-младший оказался чудесным парнем, очень похожим на отца, только пониже ростом, поуже в плечах. Жесткие волосы его не поддавались расческе, стояли копной, потому, видно, и прозвали его в подполье Кудлатым. Антону было лет двадцать. В отсутствие отца и матери он жил у тетки, работал маляром, а к осени, когда вернулись родители, пошел в художественное училище.

Человек, с которым Антон должен был свести Феликса, Станислав Малиновский, тоже появился в Мокотове, в доме с палисадником, где временно поселился Дзержинский. У него была странная подпольная кличка — Улан. Был Станислав одних лет с Феликсом, но носил остренькую бородку и выглядел старше. Учился в политехническом институте, курс не закончил, стал обучаться столярному ремеслу. Но профессия служила ему лишь прикрытием для нелегальной партийной работы. Столярная мастерская, где работал Малиновский, находилась в центре Варшавы, на Иерусалимской аллее. Он и жил там — в общежитии столяров при мастерской. Было тесно, нар не хватало, иные спали прямо на верстаках, положив на ночь матрацы, набитые стружкой.

Несколько позже появился еще один человек, Михаил Дитерикс, студент политехнического института, занимался он доставкой нелегальной литературы. Ради этого ему приходилось частенько ездить в Санкт-Петербург, где у польских революционеров налаживались все более прочные связи с русскими социал-демократами.

Врачи определили у Дитерикса туберкулез, да это и видно было по нездоровому румянцу на впалых щеках, по воспаленным, горящим глазам. Но в болезни своей Дитерикс никому не признавался и на уговоры товарищей заняться своим здоровьем отвечал одной и той же фразой:

— Вот съезжу еще раз в Петербург, привезу багаж — и тогда на юг, в Крым, к теплому солнцу!

Михаил все ездил и ездил за «багажом», а поехать в Крым не было времени.

Иногда в Варшаву наезжал Юлиан Мархлевский — из Заграничного бюро польской социал-демократии. Появлялся на один-два дня и снова исчезал. Он одобрительно отзывался о работе варшавского подполья, которое стало за последнее время значительно оживляться.

Невысокий, заросший густой бородой, Мархлевский отличался веселым характером, и его считали непревзойденным оратором-полемистом. На рабочих сходках вспыхивали горячие споры между сторонниками и противниками объединения с российской социал-демократией.